Разбитые острова - Марк Чаран Ньютон

Ее полет был ровным и мягким – настолько, насколько это позволяли ее силы; все ее помыслы были сосредоточены сейчас на Рике. Все прошло, как она задумала: незаметно подлетев к женщине сзади, она накинула ей вторую веревку на верхнюю часть туловища. Тут ее собственная веревка натянулась, прервав ее полет. Рика рычала и огрызалась, словно матерая волчица, загнанная в ловушку. Выгнувшись назад, императрица повернула к ней искаженное лицо с оскаленными зубами – слишком длинными для человеческих.

Лан вытащила из кармана небольшой холщовый мешок. Одной рукой крепко держа связанную женщину за горло, она оседлала ее со спины и натянула мешок ей на голову, преодолевая ожесточенное сопротивление. Довольная, что у нее получилось нейтрализовать опасную голову противницы, Лан принялась торопливо обматывать ее веревкой, связала ей руки и под конец закрепила веревку вокруг стянутых лодыжек. Только после этого Лан с облегчением выдохнула.

Все оказалось даже проще, чем она думала. Настроившись на силу, Лан подскакивала вверх, волоча за собой Рику, пока не положила ее точно между зубцами на стене. И сама грациозно опустилась на ноги с ней рядом.

В ночном небе собирались облака; падали редкие пока снежинки, но Лан было все равно: она поймала свою добычу. Правда, Рика продолжала отчаянно бороться, стремясь разорвать путы, так что надо было как можно скорее сдать ее командующему. Единственный путь к нему лежал через цитадель, так что пришлось Лан тащить Рику по стене, точно упирающуюся собаку.

– Отличная работа, Лан, – сказал Бринд. – Я впечатлен. Очень зрелищно.

Несмотря на теплые слова, вид у него был слегка смущенный, как будто он не представлял, что делать дальше.

Связанную императрицу поместили в цитадели в тюремную камеру. Только Бринд, Фулкром и еще двое ночных гвардейцев присутствовали при этом.

Лан стояла, прислонившись спиной к решетке камеры и скрестив руки на груди. Она была необыкновенно горда тем, что ей удалось отличиться в глазах самого влиятельного человека острова.

– Раньше, – снова заговорил Бринд, – здесь сидели захваченные в бою окуны. Мы наблюдали за ними, хотели узнать о них что-нибудь такое, что помогло бы нам в борьбе против них. Ничего не вышло. Кто бы мог подумать, что здесь же мы будем держать нашу императрицу. Отойдите, пожалуйста, от решетки. Это может оказаться небезопасно.

– Конечно, – сказал Фулкром.

Лан послушалась, потом обернулась, чтобы посмотреть.

Бринд сделал знак гвардейцам в дальнем конце камеры, те дружно кивнули и тут же растянули тело Рики на полу, ухватив ее за руки и за ноги и удерживая их, пока она не перестала сопротивляться. Когда она затихла, Бринд подошел к ее ногам и перерезал путы. Затем Тиенди, которая держала императрице руки, надела веревочную петлю ей на пояс и бросила конец Бринду, а тот закрепил его вокруг железного прута оконной решетки. Оба солдата, стоявшие у Рики в ногах, выпрямились и покинули камеру. С императрицей остался один Бринд. Быстро прожестикулировав что-то, он перерезал веревки вокруг ее запястий, но мешок с ее головы не снял.

Потом вышел из камеры, захлопнул за собой тяжелую дверь и запер ее на все замки.

Все ждали. Решетка, разделявшая камеру на две части, состояла из прутьев толщиной в большой палец, расстояние между ними не превышало дюйма, так что Лан совсем не было страшно. Она чувствовала себя так, словно вернулась назад, в цирк, и снова стоит перед решеткой, разглядывая очередного незадачливого монстра. Упершись руками в пол, Рика встала сначала на колени, потом, пошатываясь, поднялась на ноги. После чего начала тянуть завязки мешка, которые довольно скоро распутала.

Сдернув с головы мешок, Рика бросила его на пол. И медленно повернулась навстречу тем, кто взял ее в плен.

– Бор ты мой! – не удержался Бринд.

Ее лицо, некогда красивое, превратилось в чудовищную маску: глаза выпучились, зубы вытянулись настолько, что не умещались во рту, и он перекосился от напряжения, ноздри ходили ходуном, как у разъяренного зверя. С потрясающей скоростью она бросилась на решетку, и все, стоявшие перед ней, либо зажмурились, либо отпрянули в страхе; верилось, что Рика и в самом деле сможет перекусить железные прутья и вцепиться кому-нибудь в горло.

Бринд подошел ближе, остановился на расстоянии вытянутой руки от решетки.

– Рика, – позвал он, – леди Рика.

Лан наблюдала за женщиной, ожидая ее реакции, но та, похоже, не узнавала свое имя.

– Я Бринд Латрея, командующий Ночной Гвардией, – сказал он громче. – Вы меня узнаете?

Снова ничего. Рика лишь обводила злобным взглядом всех, кто собрался посмотреть на нее. Бринд выругался и тоже повернулся к ним.

– Кажется, ей уже ничем не поможешь. Отныне вход сюда запрещен. Тиенди, Микилл – вы двое назначаетесь часовыми. Без моего приказа никого не впускать, никого не выпускать.

– Так точно, командир!

– А ее сестре сказать надо? – уточнил Микилл.

Бринд немного подумал и подавленно ответил:

– Позже. – Потом обернулся к Лан и Фулкрому. – Вы двое стали свидетелями всего, что здесь произошло, и, хотя я высоко ценю твой вклад в общее дело, Лан, все же прошу тебя ни с кем не делиться тем, что ты здесь видела. Если пойдут слухи, последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

– Мы будем молчать, слово чести, – заявил Фулкром. – А если вам понадобится наша помощь в дальнейшем, только скажите.

Бринд с благодарностью кивнул и вышел вслед за ними из камеры. Две двери закрылись за ними, одна за другой. Язычки двух наборов замков, тихо щелкнув, скользнули на место.

Несмотря на сырое и промозглое утро, Лан и Фулкром все же направились через весь город по адресу, данному им командующим Латреей. Прибыв в нужный район, они были поражены его безлюдностью: жителей как будто эвакуировали в одночасье.

– Быть может, они погибли во время войны? – предположила Лан.

– Как знать. Может, и так, а может, они сбежали отсюда уже после военных действий, когда здешняя промышленность пришла в упадок. Мы еще много чего не знаем об этом городе.

– Зачем ты настоял, чтобы я пошла с тобой сегодня? Разве не лучше, чтобы я сидела в конторе и не путалась у тебя под ногами?

– Нет, – усмехнулся Фулкром, – ты ведь тоже теперь служишь в инквизиции.

– Я не очень-то умею допрашивать. Мозг операции – это ты.

– Если я мозг, то ты – сила, – был его ответ. – У меня еще после камеры в Балмакаре все болит.

– Что же ты молчал до сих пор? – удивилась Лан.

– У румелей толстая кожа, на ней не бывает синяков, да мне и не хотелось поднимать шум. Ты ведь меня знаешь. Странно, что, пока мы бежали из города и потом, когда приходилось сражаться, я ни разу не почувствовал боли, – наверное, все дело в адреналине, его было так много, что я просто ничего не замечал, как будто ничего и не случилось. Зато теперь, когда жизнь более или менее вошла в новую колею, отзвуки прошлой боли начинают возвращаться.