День муравья - Бернард Вербер

Жизненный цикл двуустки ставит перед биологами много вопросов. Первый: как двуустка, забравшаяся в мозг, может видеть, что происходит во внешнем мире, да еще приказывать муравью идти к той или иной травинке? Второй: двуустка, управляющая мозгом муравья, единственная, кто умрет в процессе переваривания пищи овцой. Почему же она идет на такую жертву? Все происходит так, будто двуустки сознательно идут на то, чтобы одна из них, и вдобавок лучшая, умерла, лишь бы все остальные достигли своей цели и закончили цикл созревания.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том II

В первый день никто не пришел атаковать муляж профессора Такагуми.

Жак Мелье и Летиция Уэллс запаслись саморазогревающимися консервами и сухой едой. Они сидели, как в осаде. Коротая время, играли в шахматы. Летиция оказалась более умелой, а Мелье делал грубые ошибки.

Его раздражало превосходство партнерши, но он заставил себя сосредоточиться. Он выстроил свои фигуры для защиты, линия пешек блокировала любую инициативу противника. Партия быстро превратилась в окопную битву, как при Вердене. Слоны, кони, ферзь и ладьи противников, которым не давали ринуться в молниеносную атаку, съедали друг друга.

— Вы осторожничаете даже в шахматах! — обронила Летиция.

— Я осторожничаю? — оскорбился Мелье. — Как только я оставляю свободное пространство, вы напираете на мои ряды. Как же я могу играть иначе?

Вдруг она замерла, приложив палец к губам, призывая его к молчанию. Где-то в глубине номера отеля «Прекрасный берег» ей послышался легкий шум.

Они прильнули к экранам камер наблюдения. Ничего. И все-таки Летиция Уэллс была уверена, что убийца здесь. В подтверждение ее уверенности, замигал детектор контроля движения.

— Убийца здесь, — прошептала она.

Уставившись на экран, комиссар воскликнул:

— Да. Я его вижу. Это один муравей. Он поднимается по кровати!

Летиция быстро расстегнула рубашку Мелье, подняла его руки и носовым платком тщательно протерла подмышки полицейского.

— Что на вас нашло?

— Не мешайте. Я, кажется, поняла, как действует наш убийца.

Она отодвинула временную перегородку и, прежде чем муравей дополз до покрывала, потерла манекен платком, увлажненным потом из подмышек Жака Мелье. Потом быстро вернулась и пристроилась рядом с ним.

— Но… — начал он.

— Молчите и смотрите.

Муравей полз по кровати, приближаясь к манекену. Он отщипнул крошечный квадратный кусочек от пижамы псевдопрофессора Такагуми. Потом исчез так же, как появился — в ванной.

— Я не понимаю, — сказал Мелье. — Этот муравей не стал нападать на нашего человека. Он только вырвал крошечный кусочек ткани.

— Это для запаха, только для запаха, комиссар.

Казалось, она взяла операцию в свои руки, и он поинтересовался:

— А что нам делать теперь?

— Ждать. Убийца придет. Теперь я в этом уверена.

Мелье очень удивился.

Она посмотрела на него тем взглядом, который так ослеплял его, и объяснила:

— Этот муравей-одиночка напомнил мне одну историю, ее рассказывал мой отец. Он жил в Африке в племени бауль. Этот народ изобрел довольно любопытный способ убивать людей. Если кто-то замышлял тайное убийство, он добывал себе лоскут одежды, пропитанный потом будущей жертвы. Потом клал его в сумку, в которой держал ядовитую змею. И все это подвешивал над кастрюлей с кипящей водой. От боли змея приходила в ярость, и эту боль она ассоциировала с запахом ткани. Оставалось только запустить змею в деревню. Как только она улавливала тот же запах, что и от лоскута одежды, она нападала.

— Вы думаете, наш убийца находит жертву по запаху?

— Уверена. В конце концов, муравьи всю информацию получают из запахов.

Мелье злорадствовал:

— А! Так вы, наконец, признаете, что это муравьи убивают!

Она утихомирила его.

— Здесь пока еще никого не убили. Единственный пострадавший — это пижама.

Он задумался, потом рассвирипел:

— Но на этом лоскуте мой запах! Теперь они решат убить меня!

— Комиссар, вы, как всегда, трусите… Надо просто хорошенько помыться и побрызгаться дезодорантом. Но сначала пропитаем потом нашего профессора Такагуми.

Мелье это ничуть не успокоило. Он сунул в рот жвачку.

— Но они уже один раз нападали на меня!

— …и вы, как мне помнится, убежали от них. Как хорошо, что я и это предусмотрела, я принесла для вас лучшее успокоительно средство.

Из сумки она извлекла маленький переносной телевизор.

Длинный переход через дюны.

Ступать все тяжелее и тяжелее.

Песок тонкой пленкой липнет к панцирям, иссушает губы, хитин начинает скрежетать от малейшего движения.

Пыль покрыла кирасы, они больше не блестят.

А крестовый поход продолжает двигаться вперед и только вперед.

У пчел закончились запасы меда.

Социальные зобы опустели. При каждом шаге почва хрустит и осыпается, как растрескавшийся гипс,

Крестоносцы выдохлись, и тут возникает новая угроза. На горизонте поднимается облако пыли, оно разрастается и приближается. В этом ореоле непонятно, кто такие эти враги.

На расстоянии трех тысяч шагов их уже можно различить. Перед их взором возникает армия термитов. Солдаты-термиты, узнаваемые по грушевидным головам, разбрасывают смолу, и первые ряды муравьев смешиваются.

Из мирмекийских брюшек вылетают плевки едкой кислоты. Кавалерия термитов появляется неожиданно, муравьи стреляют, но слишком поздно: вражеский ряд совсем близко и вот он уже врезается в центр первой линии защиты муравьев.

Столкновение мандибул.

Грохот кирас.

Легкая мирмекийская кавалерия даже не успевает сдвинуться с места, как уже окружена войском термитов.

Огонь! — кричит 103-й, но вторая линия тяжелой артиллерии, вооруженная 60-процентной кислотой не решается выстрелить по этой мешанине дерущихся муравьев и термитов. Приказ не выполнен. Отряды действуют по своему усмотрению. Два фланга армии крестоносцев пытаются прорваться и ударить по армии термитов сзади, но выполняют этот маневр чересчур поспешно.

Смола термитов попадает на пчел, пытающихся взлететь. Они прячутся в песок, вместе с ними мухи, там же и 24-й с коконом.