Гренадилловая шкатулка - Джанет Глисон

— На что это ты намекаешь? Джон, лакей, гораздо внимательнее, и он живет рядом. — Позабыв свои прежние неприятности, она невинно таращилась на меня поверх бокала. Я знал, что она просто дурачится со мной, флиртует, как и я с ней. Это было безобидное озорство, доставлявшее удовольствие нам обоим.

— И он тебе тоже нравится, как я? — спросил я с притворной серьезностью в голосе, беря ее за руку.

— Пожалуй, больше. — Она немного опьянела, ее глаза сияли, как прозрачные кристаллы, и ей приходилось сосредоточиваться на каждом слове, которое она произносила. Она высвободила руку из моей ладони и погладила меня по щеке.

— Как бы то ни было, я пришла сюда не о Джоне разговаривать. Это мое дело, тебя не касается.

Я сделал несчастное лицо.

— Ты сегодня — воплощение неприступности. Наверное, я чем-то обидел тебя.

Конни весело рассмеялась.

— Вовсе нет. — Она без стеснения заключила мое лицо в теплые ладони и неуклюже, но смачно поцеловала в губы, неловким движением плеснув вино из бокала на лиф своего платья. Конни прыснула от смеха, и я, хохоча во все горло над ее озорством, принялся носовым платком промокать красную жидкость на ее одежде. Веселясь, я случайно обернулся — то ли шорох услышал, то ли почувствовал чье-то присутствие — и увидел ее. Говоря «ее», я конечно же подразумеваю Элис Гудчайлд. Она была одета по-уличному — синяя накидка, капюшон, муфта. В складках материи белела бледная, как гипс, кожа, взгляд предвещал грозу.

В ту же секунду, как я заметил ее, она вызывающе вскинула подбородок.

— Ба, мистер Хопсон, так это вы? А я уж думала, обозналась. Впрочем, я и не ожидала застать вас за другим занятием. Вы везде найдете себе достойное развлечение: и в городе, и в деревне, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

Мгновение я сидел, словно громом пораженный. От унижения я сначала побелел, потом покраснел, снова побледнел.

— Элис! — Я вскочил на ноги и бросился за ней в коридор. — Подождите. Зачем вы так? Вы не поняли. Позвольте, я все объясню…

Поздно. Я лишь успел увидеть, как она скрылась в одной из комнат наверху.

Я вернулся к Конни. Она выливала из кувшина последние капли вина. Взгляд у нее был несколько остекленелый. Она беззаботно махнула рукой в ту сторону, где исчезла Элис.

— Не расстраивайся, Натаниел. Она тебя простит. Красивая женщина. — Конни поставила бокал на стол. — И гордая. Почему ты никогда не говорил, что у тебя есть возлюбленная?

— Возлюбленная? — закричал я на нее. — Вовсе нет. Мы просто друзья. Она моя знакомая, хозяйка лесного двора, с которой мне случается общаться. Не пойму только, с чего она засмущалась.

Конни, да благословит ее Господь, не обиделась. Она рассмеялась в ответ на мою грубость и смятение и, пошатываясь, встала на ноги.

— По-моему, ты смущен больше, чем она. А у меня кружится голова. Придется в другой раз навестить тебя, чтоб рассказать свои новости. Впрочем, это все ерунда. Пустяки. Выдумки, не более того…

В свете того, что случилось позже, мне теперь стыдно, что тогда я не придал значения ее словам. Даже не задумался о них, не спросил, что ее встревожило. Разве мог я слушать Конни, когда мне не терпелось выпроводить ее и пойти мириться с Элис? Будь я менее беспечен, более проницателен и благоразумен, расспроси Конни вовремя, возможно, я скорее вывел бы верное заключение и предотвратил еще одну трагедию.

Но в своем безрассудстве я ничего этого не сделал. Я отпустил Конни в Хорсхит-Холл и тут же позабыл о ней. Потом, словно провинившийся щенок, помчался наверх вымаливать прощение у Элис.

— Элис, — громко позвал я через закрытую дверь, — вы все не так поняли. Это была Конни, служанка из Хорсхита. Она пришла как раз перед вами, чтобы сообщить мне новости.

— Новости, которые вынудили вас заняться ее корсетом. Видать, любопытные были новости и глубоко личные.

Я пыхтел под дверью, разъяренный ее нежеланием верить мне. Подергал ручку. Закрыто.

— Элис, не глупите. Что случилось? Откройте дверь. Разве мы не друзья? Почему вы не хотите меня выслушать?

— Однажды я поверила вам, и что из этого вышло? Сначала мадам Тренти, потом, подозреваю, Молли Буллок, а теперь вот приезжаю и вижу, как вы тискаете еще одну женщину. Отдаю вам должное, Натаниел: вы просто воплощение постоянства — в своем непостоянстве!

— Это мадам Тренти и Молли Буллок ввели вас в заблуждение, а не я. Что касается Конни, она просто моя знакомая. Вам случилось зайти, когда с ней произошла неприятность. Она облила себя вином, и мы смеялись над ее оплошностью.

— Тогда можете быть уверены, Натаниел, что с вами так и будут происходить всякие неожиданности. Что касается меня, я переночую здесь, выполню то, зачем приехала, и сразу отправлюсь домой… — Ее голос сорвался.

— Элис, объясните, что привело вас сюда. Завтра, если хотите, я готов повсюду вас сопровождать.

— Не хочу, — крикнула она, внезапно распахивая дверь, так что я не устоял и упал в ее объятия. Она оттолкнула меня, будто стряхнула таракана. — Я достаточно натерпелась от вас оскорблений, Натаниел. Еще и прижимается.

Я покраснел как рак и отступил на почтительное расстояние, хотя это не соответствовало моим желаниям.

— Я не специально, Элис. Простите ради бога. Я только хочу, чтобы вы перестали сердиться и презирать меня. Давайте оставим этот разговор. Прошу вас.

В конце концов, после долгих пререканий, она неохотно впустила меня, позволила сесть и, категорически запретив даже заикаться о Конни и Молли, объяснила причину своего визита.

Дело было в том, что на запрос Элис о Марте, дочери Джеймса Барроу, который она отправила священнику Кембриджского прихода, пришел быстрый и весьма оптимистичный ответ. Марта Бантон (такова была ее нынешняя фамилия) по-прежнему жила в этой местности. Священник уверял, что она с радостью ответит на все вопросы об отце и окажет нам всяческое содействие. Поскольку встреча с ней обещала стать результативной, Элис приняла скоропалительное (и, как она теперь считала, глупое) решение поехать в Кембридж и найти меня, чтобы вместе со мной нанести визит Марте Бантон. В Хорсхит-Холле ей сообщили, что мне пришлось неожиданно переселиться на постоялый двор в Хиндлсхэме, куда она и последовала.

Все это Элис изложила мне подчеркнуто сухим, если не сказать сердитым, тоном. Несмотря на то что она впустила меня в комнату и согласилась объяснить причину своего приезда, я не тешил себя иллюзиями. Ярость ее не утихла, она по-прежнему не доверяла мне. Но даже в такой напряженной обстановке я не мог не любоваться ею, и это меня настораживало. Кожа ее светилась, волосы были уложены на голове кольцом, из которого выбивался, падая сбоку, один локон, сиявший, будто начищенная медь. Я почувствовал, как во мне просыпается желание. Я был в плену ее чар, но, перехватив ледяной взгляд, сразу протрезвел и преисполнился решимости вести себя с безупречной осмотрительностью.