Игрушка богатого человека - Тереза Вейр

Он всегда испытывал желание защитить ее, укрыть от внешнего мира. Он так и делал до того злосчастного лета, когда она оттолкнула его, причинила ему такую боль…

Глядя на нее теперь, Франклин заметил, что лицо у нее измученное. Точно он не был уверен, но ему показалось, что от нее пахнет спиртным. Сара была его дочерью, и в то же время она была ему чужой. Когда он видел ее в последний раз, она не знала мирских забот, а теперь казалось, что мирская ноша слишком тяжела для нее. У него зачесались глаза, горло свело судорогой.

— Ты устала.

Вот и все, что он сказал. Десять лет спустя ему больше ничего не пришло в голову. Ему хотелось прикоснуться к ней, обнять ее, но у них никогда не было заведено всех этих нежностей. Они привыкли скрывать свои чувства. И Франклин опасался, что может заплакать, если прикоснется к ней, а уж постыднее этого ничего для мужчины нет.

Сара двинулась к двери, ведущей в гостиную.

Впервые за много месяцев он заметил, какая у него в доме грязь и беспорядок, как все захламлено. Повсюду лежали кипы журналов по сельскому хозяйству. Грязь въелась в ворс ковра, с потолка фестонами свисала паутина. На всех поверхностях лежал толстый слой пыли. Его жена, мать Сары, не разрешала им даже стакан воды выпить в гостиной. Как же он мог с такой легкостью все запустить? Почему так долго ничего не замечал?

— Как чудесно дома… — сказала Сара.

— Твоя комната все еще наверху. Он не хотел, чтобы она отказывалась от его приглашения, и не хотел, чтобы она приняла его только из чувства долга. Такого в его жизни было предостаточно, даже больше, чем нужно.

Она опять улыбнулась ему. Медленной, печальной, усталой улыбкой облегчения.

— Вот и отлично.

Сара.

Его дочь. Незнакомка. Совсем чужая.

Не надо было сюда приезжать, твердила себе Сара на следующее утро, пока варила кофе. Но ей так захотелось повидать отца, то место, где она родилась и выросла, что она не устояла. Желание вернуться к своим корням оказалось неодолимым, как инстинкт, толкающий птиц к гнездовьям или рыб к нерестилищам. Она не могла с ним бороться.

Она не собиралась оставаться на ночь, но была так измучена, а дом смотрел на нее так приветливо, и отец… он так обрадовался, увидев ее.

Если не считать накопившегося за годы хлама, в доме ничего не изменилось. Кофейные кружки стояли в том же месте. Тарелки, столовое серебро… все было там же. Все те же обои с цветочным рисунком на стенах. Тот же холодильник, та же плита.

Еще два дня назад ей казалось, что прошла целая жизнь, что она не была тут вечность. А теперь у нее было такое ощущение, будто она сидела за этим круглым дубовым столом только вчера.

Отец настоял, что поедет в город за продуктами. Обещал скоро вернуться. Они вместе позавтракают. Немного поговорят. Не о ней, не о пролегших между ними годах. Ей хотелось расспросить его о Глории и ее семье. Поговорить о ферме. О предстоящей посевной. О жизни, которая у нее была когда-то. О жизни, которую она оставила позади. Ей хотелось вернуть хоть что-то из того, что она потеряла. Вернуть хоть на минуту.

А потом она уйдет. Как только убедится, что с отцом все в порядке.

Это был уютный дом, но раньше Сара этого не замечала. В юности она считала, что это просто очень старый и до ужаса несовременный дом с деревянными панелями, выкрашенными белой эмалевой краской, с пыльными тюлевыми занавесками на грязных, засиженных мухами, давным-давно не мытых окнах. Сара помнила, что в детстве она сама помогала мыть эти самые окна. Она помнила, как скрипела мокрая тряпка по стеклу, помнила запах уксуса…

На крыльце раздались шаги, заставившие ее очнуться от воспоминаний. Послышался глухой стук — как будто кто-то пытался войти, удерживая в руках целую охапку покупок.

Сара с улыбкой вскочила на ноги. Она уверяла отца, что ей ничего не нужно, кроме пачки хлебцев, но Франклин настоял на своем: ему хотелось угостить ее сытным завтраком.

Она распахнула дверь, и улыбка застыла у нее на лице. За порогом стоял не отец. Там был Нэш. Его глаза, воспалившиеся и остекленевшие, смотрели в никуда, на подбородке темнела щетина.

— Привет, — сказал он со слабой улыбкой.

На нем не было куртки. Почему он без куртки? — удивилась Сара. Ее мысли метались, она никак не могла понять, что он здесь делает.

Его рубашка!

Его фланелевая рубашка была порвана, вся в пятнах… и было похоже, что это пятна крови.

А потом она уловила витающий вокруг него сладковатый запах — не то чтобы неприятный, но непривычный, напоминавший ей старую больницу и больное горло.

— Нэш, что…

Он качнулся вперед, как будто его толкнули сзади, споткнулся на пороге и чуть не упал, едва умудрившись сохранить равновесие в последнюю минуту.

Позади него стоял Донован. В руке он держал пистолет, упиравшийся дулом в спину Нэшу. Глаза Сары метнулись от пистолета к Доновану, потом обратно к Нэшу.

Его губы задвигались, но не издали ни звука.

— Са-ра… — хрипло прошептал он наконец.

Глаза у него закатились, колени подогнулись. Сара едва успела подхватить его, чтобы он не ударился головой об пол.

Его руки! Запястья… Они были связаны. Они были в крови. Опустившись на колени рядом с ним, она прижала ладонь к его лбу. Холодный. Покрытый липкой испариной. Дыхание частое и неглубокое.

Заслонив его своим телом, она подняла возмущенный взгляд на Донована. Он был чисто выбрит, но волосы у него засалились, костюм был измят.

— Что ты с ним сделал? — потребовала ответа Сара, не ощущая страха, только гнев. Ярость.

— Я думаю, вопрос в том, — поправил ее Донован, — что ты с ним сделала.

Нет, этого не может быть. Этого не могло случиться. Только не здесь, в доме ее отца, где в кухне, у нее за спиной, так весело, так уютно булькает кофеварка, в затянутое тюлевыми занавесками окно заглядывают лучи утреннего солнца, а на дверце холодильника висят рисунки ее племянника и племянницы, сделанные цветными мелками и прикрепленные яркими магнитами в виде овощей и фруктов, которые раздают в местной бакалейной лавке в качестве призов за покупку.

Еле двигая губами, Нэш заговорил. Говорил он медленно, с трудом, словно каждый вздох причинял ему неимоверную боль. Глаза его были затуманены. Сара поняла, что мысли у него путаются, но он изо всех сил пытается сосредоточиться, не терять сознания. Вот его взгляд немного прояснился…

— Я ему говорил… какая ты стерва… что ты… мне даже не нравишься… но этот ублюдок… даже слушать не хотел.

У нее вырвался короткий икающий возглас — не то смешок, не то рыдание.

— У тебя прискорбно скверный вкус, когда речь заходит о мужчинах, — заметил Донован снисходительным тоном, которым часто обращался к ней. — Ты хоть знаешь, что Нэш Одюбон — это даже не его настоящее имя? Ты знаешь, что он сидел в тюрьме? За убийство?