Одноклассники smerti - Анна и Сергей Литвиновы

И тут же оказалось, что с выводами Надежда поспешила. Потому что Людмила вдруг взвилась:

— Ненавижу вас! Всех, всех ненавижу!.. И тебя! И Ленку! И Ирину! Это я из-за вас! Из-за вас такая!..

Она резко вскочила со стула. Стакан с нетронутым чаем свалился, зазвенел, разметался темными осколками по светлой палате… А Людмила рывком, почти падая на огромных каблуках, метнулась к окну. Схватила свою сумку. Бросилась к выходу. И уже с порога крикнула:

— Хочешь, Митрофанова, честно? Мне очень жаль, что ты еще тогда не сдохла!! Но жди: ты все равно умрешь! Очень скоро!!!

И грохнула дверью так, что в гулком больничном коридоре эхо откликнулось.

А Надя сидела в постели и не могла шевельнуться.

Из оцепенения ее вывел голос Степана:

— Надюх! Звони Димке, срочно!..

Полчаса спустя

Полуянов явился в больницу веселый, щеки горят, глаза блещут. Явно нахватался за свою экспедицию адреналина выше крыши. Он таким только со своего аэродрома приезжает.

Наверняка взял след . Не устань Надя безумно, первой бы его поздравила и кинулась с расспросами. Но солнце уже закатилось за верхушки больничных лип, и в ушах до сих пор звенели несправедливые обвинения Сладковой, и голова опять стала кружиться. Даже крепкий чай — свой стакан Надя выпила — не помог… Самочувствие — ни к черту. Уж не подсыпала ли ей бывшая одноклассница в стакан какого-нибудь зелья? Вот так спланировали мужики!..

А что начнется, когда Сладкова обнаружит пропажу ключей? Наверняка ведь заподозрит Надежду — а кого еще? Явится в больницу. И устроит здесь такое…

И Надя твердо сказала:

— Дима, давай ты обо всем расскажешь потом.

— Почему? — опешил журналист.

— Потому что сейчас я хочу домой, — заявила она.

— Куда? — опешил Полуянов.

Митрофанова видела: сердечный друг обижен и разочарован. Потому что уже настроился рапортовать о своих достижениях, а его вдруг сбили.

Ничего. Потерпит.

— Мне здесь надоело, — повторила девушка. — Отвези меня, пожалуйста, домой.

— Слушай, Надька! — возмутился Полуянов. — А ты на часы давно смотрела? Не в курсе, что времени скоро одиннадцать?!

— Ну и что? — пожала она плечами.

— Кто тебя в такое время выпишет? — раздельно, будто у дебильного ребенка, спросил он.

— Пусть не выписывают, — насупилась она. — Я согласна уйти под расписку.

— Тоже нереально. Лечащего врача сейчас нет, а медсестра на себя ответственность не возьмет, — мгновенно откликнулся Дима.

Надю неожиданно поддержал Степан:

— Да ладно, Дим, не возьмет! Сейчас ведь капитализм! Думаешь, ее здоровье, — кивок на Надю, — кого-то волнует?! Да медики только счастливы будут, что отдельная палата освободилась!

— А больничный? — настаивал Полуянов. — Если сейчас уйдешь, тебе его не дадут. На работе неприятности будут…

— Я с этим разберусь! — поспешно перебила его Надежда. — Сама. В крайнем случае отгулы задним числом оформлю.

— Да уж. Ты разберешься… — саркастически произнес Полуянов. — Мне самому придется бегать, здешних врачих обольщать.

Он явно готов был сдаться, и Надя поторопила:

— Давай, Димуль, побыстрей. Это ведь не прихоть. Охота была со Сладковой объясняться, когда она вернется свои ключи искать?..

Полуянов извлек из кармана джинсов пресловутую связку.

— Я хотел их в почтовый ящик бросить. А потом решил — рискованно. Лучше заказной бандеролью отправлю. Ладно, Надюха. Уговорила. Собирайся.

* * *

Особых успехов в ремонте Надиной квартиры Полуянов не достиг. И потому обычные для русского человека посиделки на кухне сегодня напоминали бивак на поле боя. Хотя обломки мебели с мусором и вынесли, но пол после снятого линолеума был бетонный. И развороченная плита.

Хорошо, что у запасливой Нади нашелся электрический чайник — давний, до сих пор не распакованный, подарок коллег. Стол со стульями Дима со Степаном притащили из большой комнаты. Конфеты с сушками Митрофанова, чтобы обезопасить их от муравьев, держала в холодильнике, потому они не пострадали. Заварка и сахар, правда, стояли в разметенном взрывом шкафчике и погибли. Но Надежда и здесь нашла выход: одолжила их у соседки, любопытной бабки Юльки. Именно ее заботам Дима поручил Родиона. И, пусть дело было за полночь, Митрофанова не могла отказать себе в удовольствии забрать любимого таксика.

Удивительно, но, пока она хлопотала, усталость и головокружение сами собой сошли на нет. И когда наконец налила чаю, а мужчины дружно захрустели баранками, Надя первая в нетерпении потребовала:

— Ну, Дим! Теперь я готова. Рассказывай.

— Да, похоже, она это, — буднично буркнул журналист — его не востребованный в больнице запал явно прошел. — Она убивает. Ваша Сладкова.

Надя со Степаном изумленно переглянулись. Митрофанова потребовала:

— Почему мы тогда до сих пор не позвонили в милицию?..

Степан поморщился. Дима усмехнулся. Поспешно метнул в рот баранку. Запил чаем. И произнес:

— А потому что… Много я в ее квартире интересного нашел. Но доказательств — ни единого.

Он снова умолк.

— Ну?!. – поторопила его Надежда. — Чего нашел хотя бы?

— Во-первых, — начал перечислять Полуянов, — диск. Новенький. А на нем — внимание, Надька! Тебе это ничего не напоминает? Колыбельная Дворжака.

— Тот самый? — ахнула Митрофанова. — Который в квартире Ленки был?.. Возле ее тела?!

— Не тот самый, но, похоже, такой же. Белая обложка, синий шрифт. Исполнитель Рихтер. Ты, кстати, Степан, обратил тогда на него внимание? — Полуянов внимательно взглянул на Ивасюхина.

— Обратил, — вздохнул тот. — И ментам, когда меня допрашивали, весь язык измозолил. Что си-ди-плеера у нас с Ленкой сроду не было и, ясное дело, дисков — тоже. Говорил им, что проигрыватель убийца принес. Больше некому. Но, похоже, не убедил. А сейчас получается… — он просветленно взглянул на Диму.

— Да ничего не получается, — пожал тот плечами. — Диски в любом музыкальном магазине покупаются. И даже если выяснят, что сладковская «Колыбельная» из той же партии, что коренковская, — что это доказывает?

— Подозрительно, конечно… — вздохнула Надя. — Ведь Сладкова — та музыкой вообще не интересовалась. Особенно классической. А тут вдруг покупает диск Дворжака, не самого известного композитора… Хотя ты прав. Это не доказательство.

А Дима перевел взгляд с ее погрустневшего лица на бесстрастного Степана и небрежно произнес:

— Правда, на этом диске кое-что написано… От руки.