Василий III. Иван Грозный - Руслан Скрынников

Лицевые своды имели одну особенность. Рисунки в них явно доминировали над текстом. Каждая страница официоза была снабжена миниатюрой, занимавшей три четверти страницы. Несколько строк текста служили как бы кратким пояснением к картинке. Чтобы объяснить отмеченную особенность, надо вспомнить, что по традиции, сохранившейся до конца XVII в., парадную летопись использовали при обучении детей в царской семье. Первые тома Лицевого свода, вероятно, предназначались для малолетнего Ивана IV, последние тома — для царевичей Ивана и Федора. Трудно предположить, чтобы пособие с картинками было изготовлено в конце жизни Ивана IV, когда царевичи стали взрослыми людьми.

Внимание историков давно привлекали следы энергичной редакторской правки на полях лицевых летописей. Неведомый редактор правил как текст, так и рисунки. Замечания по поводу миниатюр имеют особо важное значение для атрибуции летописной работы. Автор приписок придирчиво разглядывал изображения царской персоны и, когда они его удовлетворяли, делал замечания, безапелляционность которых поразительна. Подле миниатюры на листе 65 Синодальной летописи редактор заметил: «В знаменье (зачеркнуто «царевич») государь написан не г делу». На листе 361 Царственной книги редактор увидел невнимательность иллюстратора и написал: «Царя писать тут надобе стара». Смысл замечания сводился к тому, чтобы убрать с рисунка фигуру Ивана IV и нарисовать на его месте «старого» казанского царя или хана. На полях листа 652 запечатлелось распоряжение насчет того, как надо изобразить перенесение мощей: «То не надобе, что царь носит». Тон приведенных замечаний подтверждает мнение о непосредственном участии Ивана Грозного в исправлении Лицевого свода.

Д. Н. Альшиц предположил, что царь правил Синодальный список в 1563–1564 гг. (до получения письма от Курбского), а Царственную книгу — в 1564–1568 гг. (после написания ответа Курбскому). Эти даты могут быть уточнены.

Самая обширная приписка на полях Синодального списка посвящена суду над князем Семеном Ростовским в 1554 г. Треть текста приписки занимает перечень лиц, назначенных царем для дознания и суда над боярином: «И царь и великий князь… послал бояр своих (список из одиннадцати человек. — Р.С.)… а велел его (обвиняемого. — Р.С.) роспросити, а доведетца и пыткою пытать». Приведенные строки выглядят как цитата из царского наказа о проведении розыска. Приписка содержала также выдержки из показаний Ростовского: «И князь Семен сказал, что… и оттого сказывает, почал досадовати…»

Отмеченные моменты указывают на детальное знакомство царя с судным делом князя Ростовского.

Можно точно установить время, когда царь обращался в архив по поводу дела Ростовского. Подлинная опись царского архива 60-х годов XVI в. заключала в себе следующий параграф: «Ящик 174. А в нем отъезд и пытка во княже Семенове деле Ростовского». Подле приведенных строк хранители архива сделали помету: «Взято ко государю во княж Володимерове деле Ондреевича 7071 июля в 20 день, взят ко государю».

Вспомним теперь, что как раз 20 июля царь вернулся в Москву из Слободы, где он занимался расследованием измены брата князя Владимира. Знакомство с судным делом помогло монарху быстро завершить розыск и составить обвинение.

Иван IV был человеком жестоким и мнительным, менее всего склонным прощать своих врагов. Помиловав брата, он вовсе не желал предать забвению измену собственных бояр. Из приписки к Синодальному списку следует, что в заговоре Старицких участвовали «княз Петр Щенятев и княз Иван Турунтай Пронской и Куракины родом и Го (зачеркнуто) и княз Дмитрей Немой и княз Петр Серебреной». Княгиня Евфросинья Старицкая происходила из рода Патрикеевых, к которому принадлежали также Щенятевы, Куракины и Голицыны. Первоначально автор приписки намеревался обличить бояр Голицыных. Писец успел записать лишь две первые буквы «Го». Но тут царь переменил намерение и велел писцу вычеркнуть начатое слово. Ко времени суда над Старицкими в 1563 г. старших Голицыных не было в живых, и указание на них утратило актуальность.

Летописный перечень изменников-бояр был проскрипционным списком, который давал самодержцу возможность расправиться со своими врагами при возобновлении конфликта. Разгром думы в этом случае был неизбежен.

В письме к Курбскому 1564 г. царь вновь затронул тему измены Ростовского. Строки из послания выглядят как краткий пересказ более пространного летописного известия. Сочиняя письмо Курбскому, Грозный не обращался в архив, а писал по памяти, отчего допустил некоторые оговорки. Так, укоряя Семена Ростовского за поношение царских детей, он забыл, что в дни бесед изменника с литовским послом в царской семье не было детей: наследник престола погиб вследствие несчастного случая, а второй сын у Ивана IV еще не родился.

«Сказание о мятеже», занесенное на поля Царственной книги, написано тем же почерком и посвящено тому же сюжету, что и синодальная приписка. Но если одна приписка опиралась на документы, другая носила совсем иной характер. Центральное место в «Сказании» занимают царские речи, произнесенные в день «мятежа» в думе. Сочинение вымышленных речей, соответствующих характеру героя, отвечало издавна сложившимся канонам летописания. Речи «Сказания» небыли исключением. Но их своеобразие заключалось в том, что царские речи были-сочинены не летописцем, а самим государем. В царских речах можно обнаружить текстуальное сходство с посланием Грозного в Москву 1565 г., что весьма важно с точки зрения атрибуции и датировки «Сказания».

«Сказание о мятеже»

«…побежите с ним в чюжую землю, где Бог наставит».

Послание царя к думе и духовенству (1565)

«…и царь… оставил свое государьство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, Бог наставит».

Крамольные речи бояр-заговорщиков переданы в приписках следующим образом:

Синодальный список

«…только нам служити царевичу Дмитрею, ино нами владети Захарьиным и чем нами владети Захарьиными, ино лутчи служити князю Владимеру Ондреевичю».

Царственная книга

«…ведь де нами владети Захарьиным, и чем нами владети Захарьиным, а нам служити государю малому, и мы учнем служити старому князю Володимеру Ондреевичю».

В первом случае составитель летописи, по-видимому, привел цитату из «пыточных речей» (протоколов допроса) Ростовского. Во втором случае он сослался на донос конюшего боярина И. П. Федорова, передавшего царю крамольные толки бояр.

По-видимому, в распоряжении редактора не было письменных доносов, которые можно было затребовать из архива. «А после того, — значится в «Сказании», — государю сказывал боярин Иван Петрович Федоров, что говорили с ним бояре…»; «да государю же сказывал окольничей Лев Ондреевич Салтыков, што говорил ему, едучи на площади, боярин…». Речи верных бояр имели значение устных свидетельских показаний. К 1563–1564 гг. И. П. Федоров и Л. А. Салтыков находились в приближении у царя и в любой момент могли верноподданнически подтвердить давний донос.

Д. Н. Альшиц полагает, что приписку к Царственной книге Иван IV сделал после написания письма Курбскому, при этом он лишь перенес аргументы, адресованные боярину, на страницы летописей. Такое предположение сомнительно. В приписке царь не ставил под сомнение лояльность Алексея Адашева, тогда как в письме Курбскому изображал его главой заговорщиков, желавших погубить царскую семью.