Голова, полная призраков - Пол Дж. Тремблей

На перевернутой табличке я написала «что делать?».

Марджори сказала мне, что делать. Я смастерила новые таблички.

Я вошла на кухню, держа перед собой табличку «что на ужин?».

За кухонным столом сидела мама. Она курила сигарету и листала развлекательный журнал.

Мама спросила:

– Что это у нас?

Я указала на табличку.

– Ты не разговариваешь из-за елки?

Табличка: «да».

– Что хочешь на ужин? Показывай тогда.

Очередная табличка: «спагетти».

– С этим проблем нет.

Табличка: «хорошо».

– А где мой поцелуй?

Табличка: «хорошо».

Я вернулась наверх. Папу я все еще не видела и предположила, что он в подвале. Я подождала Марджори в ее комнате. Она отдала мне одну из своих ручек и карманный блокнотик с блестящей желтой обложкой, чтобы я могла быстрее делать таблички. Она включила телевизор, по которому показывали «Губку Боба». Это был эпизод о призраке пирата, большом, зеленом и довольно страшном.

Где-то посередине эпизода Марджори опустилась на четвереньки и стала шарить у себя под кроватью. Ортез дважды громко ударился о пол, пока она там орудовала. Наконец, Марджори поднялась со стеклянной баночкой белого порошка, о котором она мне рассказывала.

Табличка: «это она?».

– Да.

Табличка: «ты говорила, что она полная». Банка оказалась выше и у́же, чем я ожидала. Она была заполнена где-то на четверть.

Марджори улыбнулась.

– Все ты замечаешь, Мерри. Она была полной. Я выбросила большую часть.

Я дала Марджори спуститься по лестнице первой. Ее ортез при спуске стучал, как скачущий по ступенькам шар для боулинга.

Когда мы оказались в холле, Марджори неожиданно сунула мне в руки банку. Об этом мы не договаривались. Я замотала головой и попыталась вернуть ей банку.

Марджори зашептала:

– План сработает, только если это сделаешь ты. Слышала, как я спускалась по лестнице? Я только что поняла, что мама услышит меня, если я буду грохотать на кухне. Не волнуйся. Я отвлеку ее. Проще простого.

Марджори двумя руками уперлась мне в спину и протолкнула в сторону гостиной. Она доковыляла до столовой. На обеденном столе, как обычно, высилась куча чистой одежды.

Марджори позвала:

– Мам! Можешь помочь мне найти мой фиолетовый топ от пижамы? Не могу его найти. Хочу надеть его сегодня. У меня в спальне прохладно.

Мама вышла из кухни:

– Подожди секунду. Не ройся в белье. Я замучалась, складывая его!

Я не собиралась этого делать. Я вообще ничего не собиралась делать. Я думала, что подожду, пока кто-нибудь не застукает меня в гостиной с холодной стеклянной банкой в руке и не отнимет ее у меня. Клянусь, что я не помню, как вышла из гостиной на кухню и подошла к плите. И все же я оказалась именно там.

Не помню, сняла ли я сама серебристую крышку или это заранее сделала Марджори. На плите теплилось слабое голубое пламя. Тихо булькал соус. Из столовой раздавались пререкания мамы с Марджори. Я насыпала белый порошок в кастрюльку и быстро перемешала, пока гранулы не исчезли в море красного. Будто бы никто и не приближался к кастрюльке.

Я сделала это, потому что верила в Марджори и верила в то, что ее план сработает и поможет всем нам.

На цыпочках я покинула кухню. До меня донесся усталый голос мамы:

– Тогда ищи сама свой топ.

Мама сказала:

– Без соуса, как обычно, милая?

Я подняла табличку «да». Вилкой я перемешала масло в своих спагетти.

Папа поинтересовался, в чем прикол с табличками.

Я подняла накаляканную наспех табличку «сыр».

Мама сказала, что я решила не разговаривать остаток дня, но не сказала, почему.

Папа передал мне пармезан.

Не помню, из какой части дома папа пришел на кухню. Я имею в виду, что не помню, где он был до того, как мы собрались на кухне за ужином. Помню только, что он был за кухонным столом, будто бы он всегда находился там, как каменная горгулья на углу церкви. Папа сидел сгорбленный. Неухоженная борода проступала в самых неожиданных местах. Глазами папа стрелял в разные стороны, словно в поисках пути к отступлению. Он молча молился, пока мама наполняла свою миску спагетти и заправляла их красным соусом из помятой, видавшей виды кастрюльки цвета авокадо. Когда мама закончила, папа обслужил себя сам.

Марджори вышла к столу последней. Она надолго задержалась в санузле на первом этаже. Проходя мимо меня, она пощекотала мне шею влажными руками. Усевшись, Марджори вилкой, а не деревянной ложкой, подцепила и вывалила себе на тарелку огромную порцию спагетти, скрученную в плотный клубок.

Мама удивилась:

– Ой, кто-то, кажется, проголодался.

– Весь мир бы съела. Мерри, соус передай, пожалуйста, – произнесла Марджори, подмигнув мне. У нее были красные глаза, будто она плакала.

Я не знала, что делать и что могла значить ее просьба. Когда я оглядела присутствующих за столом, мне показалось, что мама и папа как-то особенно внимательно рассматривают меня, будто знают, что я сделала что-то гадкое. Пустая банка, которую я получила от Марджори, все еще лежала в кармане моей толстовки. У меня мурашки по коже побежали при мысли, что Марджори могла рассказать им о моих проделках с соусом, приписать наш план мне и свалить на меня всю вину.

Я подняла табличку «нет».

В разговор вступил папа:

– Я сделаю. – Он протянул свою руку-лапищу через стол и передал кастрюльку с соусом Марджори.

– Благодарю, отец, – произнесла она на своем шуточном аристократическом говоре и вылила остатки соуса на пасту. Она вкрутила вилку в самый центр красного месива, а затем запихнула скатанный шарик спагетти себе в рот. Марджори жевала и глотала еду, наблюдая за тем, как я наблюдаю за ней.

Как только я увидела, как соус попал к ней в рот, во мне поднялась такая ярость, какой я никогда прежде не ощущала. Марджори снова обманула меня. А я снова попалась на ее удочку. На глаза у меня навернулись слезы, поэтому я опустила голову вниз, к тарелке. Сестра соврала мне и придумала все эти истории про папу, про нашу семью, про наш план. Наш план: подмешиваем гранулы в соус к спагетти. Я вообще не ела соус с пастой, а Марджори должна была сказать, что у нее болит живот, и она обойдется без соуса, как я. Мы положили достаточно порошка в соус, чтобы мама с папой «отключились» (по выражению Марджори) или почувствовали себя дурно. А мы бы убежали, покинули этот дом. Банку из-под яда мы бы отнесли в полицию в качестве доказательства планов папы. И тогда бы мы наконец-то оказались в безопасности. Папу бы забрали, но только для того, чтобы помочь ему. Он бы вернулся домой, к нам, когда ему стало бы лучше, как уже случалось многократно с Марджори. В восемь лет такие рассуждения выглядели абсолютно разумными для меня. Люди уходили, но затем возвращались. Если так бывало прежде, то почему бы и потом им не вернуться?