"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Горбачёв был лучом света в тёмном царстве. Пятерым из десяти членов Политбюро, голосовавшим в тот вечер, было больше семидесяти, троим — больше шестидесяти и только двоим больше пятидесяти. Горбачёву было 54 года, на пять лет меньше чем младшему из остальных руководителей. А средний возраст членов Политбюро составлял 67 лет.[354] Всю ночь они в спешке планировали передачу власти, в том числе заседание Политбюро и затем пленум ЦК 11 марта, который должен был подтвердить этот выбор.

Горбачёв вернулся домой в четыре часа утра. Тогда он жил на большой даче в Подмосковье. Раиса ждала его. Опасаясь прослушивания КГБ, они вышли в сад, как выходили почти каждый день до того. Они гуляли по дорожкам долго, до зари. Весна ещё не наступила, вокруг лежал снег. Раиса вспоминала, что воздух казался тяжёлым. Они говорили о случившемся и о его последствиях. Горбачёв говорил ей, что все эти годы в Москве он испытывал разочарование, не будучи способен добиться того, что хотел, всё время натыкаясь на стену. Чтобы действительно что-то сделать, он должен был принять этот пост.

— Так дальше жить нельзя, — заявил он.

***

На заседании на следующий день Громыко обеспечил Горбачёву прочную поддержку; он говорил не так, как было принято в подобных случаях, — не по бумажке. «Скажу прямо, — начал Громыко. — Горбачёв — это абсолютно правильный выбор». Он обладает «неукротимой творческой энергией, прилагая огромные усилия к тому, чтобы сделать как можно больше и сделать это лучше». Горбачёв ставит «интересы партии, интересы общества, интересы народа» выше собственных. Горбачёв привнесёт опыт работы в регионах и в центре, и он руководил политбюро, когда Черненко был болен. Всё это требовало знаний и выдержки. «Мы не совершим ошибки, выбрав его», — сказал Громыко.[355]

Георгий Шахназаров, работавший с Андроповым и позднее ставший советником Горбачёва, считал, что восхождение Горбачёва не было предопределено. У него не было безупречной биографии, при которой выбор его кандидатуры был бы естественным, и Политбюро могло бы выбрать кого-то другого, к примеру, Гришина, — чтобы барахтаться дальше. Но Шахназарову казалось, что был один фактор, который нельзя было игнорировать: «Людям отчаянно надоело участвовать в позорном фарсе… Лицезреть вождей с трясущимися головами и выцветшими глазами. Думать, что этим жалким полупаралитикам доверены судьбы страны и половины мира».[356]

Одиннадцатого марта 1985 года в четыре часа утра Рейгана разбудили новостью о том, что умер Черненко. Он спросил Нэнси: «Как я могу добиться чего-то от русских, если они так часто умирают?» Первые шестьдесят лет советской истории страной руководили: Ленин, Сталин, Хрущёв и Брежнев. Теперь у СССР был третий руководитель за три года. Вероятно, тогда ещё никто всерьёз не думал, что Горбачёв станет революционером. Но, как бы то ни было, Рейган не заметил первых сигналов. Его подвели твёрдый антикоммунизм и представления о советской системе; мешала и нехватка надёжных разведданных. Для Соединённых Штатов Кремль оставался вещью в себе. Рейган и многие в его окружении даже представить себе не могли руководителя СССР, проводящего радикальные реформы сверху. Шульц, как и Тэтчер, возлагал на Горбачёва надежды, но окружение Рейгана раздирали разногласия, и там не могли прийти к консенсусу о том, можно ли с этим человеком иметь дело.

Один из сторонников жёсткого курса, Роберт Гейгс, который был тогда заместителем директора ЦРУ по разведке, полагал, что Горбачёв — это головорез в хорошо сшитом костюме. Он подозревал, что за этим фасадом кроются неприятности, и не хотел попасть впросак. В феврале 1985 года, за несколько недель до того, как Горбачёв пришёл к власти, Гейтс написал одному из ведущих экспертов ЦРУ по СССР записку. «Мне не слишком нравится то, как мы пишем о Горбачёве, — заметил Гейтс. — Мы упускаем из виду, насколько жёстким и ловким человеком надо быть, чтобы попасть на его нынешнее место. Это вам не какой-нибудь Гэри Харт {Бывший сенатор, демократ, намеревавшийся баллотироваться в президенты, но снявший свою кандидатуру. — Прим. пер.} и уж тем более не Ли Якокка. {Бывший президент «Ford Motor» и председатель правления «Chrysler», один из самых известных и талантливых американских менеджеров. — Прим. пер.}. Мы должны дать политикам более чёткое представление о том, с каким человеком им, может быть, придётся столкнуться». По словам Гейтса, он считал Горбачёва наследником Андропова, бывшего председателя КГБ, и Суслова, ортодоксального руководителя, отвечавшего за идеологию. Поэтому-то, писал Гейтс, Горбачёв «едва ли был воплощением всего самого милого и светлого. Эти двое были в числе самых крепких орешков в последние годы. Они бы не взяли хлюпика под своё крыло».[357]

Рейган счёл эти соображения весьма убедительными. Предположение Гейтса было основано на том, что многие годы советскую систему рассматривали как монолит — мол, все её руководители одинаковы и система не способна к изменениям. Рейган встретился с Артуром Хартманом, послом США в Москве. «Он подтвердил мои подозрения, что Горбачёв будет не менее жёстким, чем другие их лидеры, — вспоминал Рейган. — Не будь он закоренелым идеологом, Политбюро бы никогда его не выбрало».[358]

Но Рейган был способен придерживаться разных взглядов одновременно. Он всё ещё мечтал о ликвидации ядерного оружия, несмотря на то, что подозрительно относился к новому руководителю СССР. В одном из первых писем к Горбачёву он назвал ликвидацию ядерных вооружений «нашей общей целью».[359] Рейган также прислушивался к Шульцу, который призывал его опираться на «тихую» дипломатию в отношениях с новым советским руководителем. Как вспоминал Рейган, это означало «необходимость сближаться с Советами, но делать это тет-а-тет — не на бумаге».[360]