Звезда Козодоя - Миядзава Кэндзи

— Эй, Матасабуро, ты опять за свое?!

— Это ветер подул.

Все громко рассмеялись.

— Эй, Матасабуро, это ты потряс дерево.

Все опять громко рассмеялись.

Косукэ сердито насупился и, посмотрев в лицо Сабуро, сказал:

— Лучше бы таких, как ты, вовсе не было на свете. Сабуро с хитрецой рассмеялся.

— Косускэ-кун, извини.

Косукэ хотел было сказать что-то еще, однако был так сердит, что не смог придумать ничего лучше, как снова заорать:

— Эй, ты, Матасабуро, хорошо, если бы в мире не было твоего ветра.

— Извини. Но ведь и ты меня не любишь, — сказал с сожалением Матасабуро, хлопая глазами.

Однако злость Косукэ никак не проходила. Он раза три выкрикнул одно и тоже.

— Матасабуро! Лучше бы ветра вообще не было в мире!

Матасабуро стало даже интересно, он рассмеялся и спросил.

— Вот ты говоришь, хорошо бы, чтобы ветра не было, а почему? Приведи свои доводы! — сказал Матасабуро строго, как учитель, и поднял вверх палец.

Косукэ показалось, что он на экзамене, — вот ведь глупость какая! Ему стало ужасно досадно, но делать нечего, надо было отвечать.

— От твоих проказ зонтики ломаются.

— А еще, а еще? — спросил Матасабуро с интересом, сделав шаг вперед.

— Ну, еще ветки ломаются, все вверх тормашками летит.

— А еще, а еще?

— Ну, дома рушатся.

— А еще, а еще?

— Ну, свет гаснет.

— Что дальше, что дальше?

— Ну, шапки слетают.

— А еще, а еще? Что дальше?

— Ну, бамбуковые шляпы уносит.

— А еще? А еще?

— Ну, еще электрические столбы падают.

— А еще? А еще? А еще?

— Еще… ну… ну, крыши улетают.

— А-ха-ха, крыши с домов? А еще что-нибудь? Ну?

— А еще, ну, ну, лампы гаснут.

— А-ха-ха, лампы, значит. Ну, про свет ты уже говорил. И это все? А что же еще? Еще, еще, еще.

Косукэ растерялся. Он все почти перечислил, и ничего больше на ум не шло.

Матасабуро становилось все интереснее и интереснее, и он, выставив палец, спросил:

— А еще? А еще? Ну же! Что еще?

Косукэ раскраснелся, немного подумал и, наконец, ответил.

— Ветряные мельницы ломаются.

И тогда Матасабуро рассмеялся, подпрыгивая на месте. Остальные тоже рассмеялись. Они смеялись, смеялись и смеялись. Наконец, Матасабуро перестал смеяться и сказал.

— Смотри-ка, наконец ты сказал про ветряные мельницы. А вот сами они плохо о ветре не думают. Конечно же, бывает иногда, что они ломаются, но чаще всего они крутятся себе и крутятся. Нет, они, наверняка, плохо о ветре не думают. И к тому же все это просто смешно. Ничего серьезного. Ты только ну да ну и говорил. А в конце еще и мельницы посчитал. Правда, ужасно смешно!

Матасабуро опять так расхохотался, что на глазах выступили слезы.

Тут уж и Косукэ совсем забыл, что сердился на Матасабуро. И рассмеялся вместе с ним. Матасабуро смягчился и сказал:

— Косукэ-кун, извини за мои шутки.

— Ну, тогда идем, — сказал Итиро и дал Сабуро пять гроздей винограда.

А Сабуро каждому дал по два белых каштана. Они все вместе спустились до нижней дороги, а затем каждый побежал к себе домой.

На другое утро повис влажный туман, и гора за школой виднелась лишь смутно. Но и в этот день, где-то со второго урока, начало постепенно проясняться: небо поголубело, солнце разгорелось, а после полудня, когда ученики с первого по третий класс уже ушли домой, стало так жарко, как летом.

После обеда учитель, стоя за кафедрой, той и дело утирал пот, а писавшие прописи четвероклассники и рисовавшие чертежи пятиклассники и шестиклассники стали такими вялыми от духоты, что просто засыпали.

Как только закончились занятия, все дружной гурьбой направились в низовья реки. Касукэ сказал:

— Матасабуро, пойдем купаться. Вся малышня уже ушла.

И Матасабуро пошел вместе со всеми.

Место, куда они пришли, было чуть ниже Уэ-но нохары по течению. Справа был еще один приток с довольно широким руслом, а чуть ниже по течению стоял утес, поросший огромными деревьями сайкати.[94]

— Эй, — закричали им те, что ушли раньше и теперь голышом стояли на берегу.

Итиро и остальные пробежали между шелковых деревьев, будто соревновались, кто быстрее, мигом скинули с себя одежду, прыгнули в воду, и, шлепая ногами и руками, гуськом поплыли наискосок к скале на противоположной стороне. Те, что пришли раньше, поплыли за ними.

Матасабуро тоже плыл с ними, да вдруг как захохочет!

Итиро уже доплыл до скалы и теперь стоял, отряхиваясь. Губы у него посинели, волосы прилипли к голове и блестели, как мех у нерпы.

— Эй, Матасабуро, ты чего там смеялся? Матасабуро, тоже дрожа, вылез из воды и сказал:

— Какая речка холодная.

— Матасабуро, чего это ты смеялся? — вновь спросил Итиро.

Тогда Матасабуро ответил:

— Вы плаваете потешно. Зачем так плюхаете ногами? — И вновь рассмеялся.

— Вот оно что, — сказал Итиро, смутившись.

Подобрав белый круглый камень, он сказал:

— Давайте нырять за камнем. И все закричали:

— Давайте, давайте!

— Тогда я сброшу его вон с того дерева, — сказал Итиро и стал забираться на дерево сайкати, стоящее на самом верху утеса.

— Ну, бросаю — раз-два-три, — сказал Итиро и бросил белый камень, который с плеском упал в воду.

Все наперегонки принялись сигать со скалы в воду вниз головой, скользя, как голубые бобры, и пытаясь достать до дна и поднять камень.

Однако дыхания ни у кого не хватало, и все выскакивали на поверхность, поднимая брызги.

Матасабуро внимательно смотрел на них, и, когда все отнырялись, тоже прыгнул в воду. Однако и он всплыл, не достав дна, и все засмеялись. В это время среди шелковых деревьев на другом берегу реки появились четыре человека. Они шли, закатав рукава, с сетями в руках.

Сидя на дереве, Итиро вполголоса сообщил:

— Эй! Сейчас рыбу глушить будут, шашку взорвут! Сделайте вид, что ничего не видите. Хватит нырять, поплыли.

Все сделали вид, что не смотрят в ту сторону и поплыли вниз по течению. Итиро, сидя на дереве и козырьком приложив ладонь ко лбу, внимательно смотрел на незнакомцев, а затем вниз головой прыгнул в реку. Проплыв под водой, он догнал остальных.