Тайник - Рейчел Хор

— Отец, — прошептала я, — отец, очнитесь.

Я немного поплакала, и когда мои слезы упали ему на лоб, его глаза на мгновение открылись, а губы шевельнулись.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышала крики, а потом и шаги на ступеньках. Сэм привел своего отца и мистера Корбетта, а вскоре прибыл дородный доктор Брандалл. Он так тяжело дышал, что я боялась: вдруг его вот-вот хватит удар и нам придется спускать вниз два тела.

Отцу дали воды, и немного пришедший в себя доктор перевязал рану, объявив ее несерьезной, после чего отца завернули в одеяла и осторожно снесли вниз, где сын мистера Брандалла и двое слуг уже держали носилки наготове.

Весь этот день и следующий отец не приходил в себя, но на третий день, на закате, его глаза открылись и немедленно сосредоточились на луне, уже поднявшейся в небо.

— Отец, — прошептала я, и наши взгляды встретились.

Его пальцы рук пошевелились, и я сжала их и прошептала благодарственную молитву. За несколько дней он значительно окреп, охотно ел кашу и суп, приготовленные миссис Годстоун. Я сама кормила его, никого не подпускала. В отцовскую спальню поставили деревянный топчан, чтобы я могла спать рядом и, если понадобится, немедленно прийти на помощь.

Прошло две недели, прежде чем доктор Брандалл объявил, что опасность миновала. Мы с нетерпением ждали улучшения, но оно так и не наступило. Здоровье отца было потеряно навсегда.

Февраль прошел, но отец так и не встал с постели. И не мог говорить. Но в начале марта он обрел голос, хриплый и неуверенный, словно долго пробыл под землей. Сначала мог произносить короткие слова вроде «да», «нет», «мясо», «вода» или приказывал мне «читать». Я немедленно вскакивала и неслась вниз, чтобы разыскать в библиотеке нужную книгу. Выбрала сказки «Тысяча и одна ночь», которые отец приобрел незадолго до несчастного случая, и, словно новая Шехерезада, стала ночь за ночью развлекать его историями. Утомившись, он коротко говорил «прочь». Не для того, чтобы обидеть меня, просто давал знать, что пора тушить свечи.

Я уходила к себе, но оставляла шторы раздвинутыми, чтобы он мог видеть небо.

Как-то вечером в середине марта он сумел выговорить «звезда» и «книга», а также изобразил жестом, что пишет. Я принесла его журналы наблюдений, и мы провели целый час, вспоминая все, что он видел. Но вместо того чтобы успокоиться, как я надеялась, он разволновался, и это было так неожиданно, что я решила попросить мужчин вынести его в сад, где он мог бы любоваться звездами. Нужно ли говорить, что этот план был встречен с ужасом? А если он упадет и умрет?

Но отец сразу оживился. Понимая, что хорошее настроение поднимет ему дух и улучшит состояние, я заявила, что такова его воля. Постепенно я склонила всех на свою сторону. Но доктору мы ничего не сказали. Это было нелегко, поскольку добрый доктор очень часто навещал наш дом. Однажды он привел мистера Уэллборна, отцовского адвоката, уж не знаю, по какому делу, хотя мистера Корбетта позвали засвидетельствовать отцовскую подпись на документе. Позже он сказал, что было жаль смотреть, с каким трудом отец старается выводить буквы.

В первую ночь в саду он лежал на том же деревянном топчане, где я спала в первые страшные дни его болезни. Вскоре после этого мистера Тротвуда послали в Норидж за инвалидным креслом. Отец не мог встать и уж тем более держать телескоп, но Сэм, мастер на все руки, изобрел раму, прикрепил ее к креслу. Рама удерживала телескоп на месте. Теперь отцу достаточно было двигать головой, чтобы смотреть в окуляр.

Я сидела рядом и, как обычно, записывала в журнал наблюдений с трудом произносимые фразы. Очень часто он слабел, и тогда я работала одна. Любила разглядывать небо в поисках комет, однако телескопы в библиотеке не имели достаточного увеличения по сравнению с тем, что находился в башне, а я не смела идти туда одна. Поэтому приказала нести телескоп в парк, что было сделано с большими трудностями, и Сэм сколотил для него возвышение. Но парк не так хорош для наблюдений, как башня, которая стоит далеко от освещенных зданий и находится ближе к звездам. Она была еще и уединенной, и холодной. Моя одежда часто становилась тяжелой от росы или задубевшей от мороза.

Морозной ночью в конце марта я впервые увидела то, что показалось мне крохотным диском, проходящим рядом с созвездием Тельца. На следующий вечер он снова был на прежнем месте. После этого я искала его каждую неделю, измеряя продвижение к созвездию Близнецов. Я считала его кометой, но очень необычной, правильной формы и без хвоста. Несколько долгих месяцев я не сознавала, что именно открыла.

Джуд добралась до конца страницы и, перевернув ее, с досадой сообразила, что продолжения нет. История Эстер закончена.

«Не может быть! Еще столько нужно узнать! Я этого не вынесу!»

Энтони умер в том же году, это известно всем. Но что случилось с Эстер и объектом, похожим на комету, о котором та писала в журнале наблюдений, Джуд понятия не имела.

Она вздохнула. Придется отложить расследование. Материала для статьи Бриджей достаточно.

И все же она чувствовала себя безутешной. Джуд закрыла файл с последней частью воспоминаний и послала Сесилии письмо.

Как Париж? Ты будешь потрясена последним отрывком. Интересно, что, по-твоему, они нашли?

Жажду получить ответ.

Оставалось надеяться, что Сесилия поймет намек.

К вечеру она снова открыла компьютер, и в почте лежало письмо от Сесилии.

Джуд, спасибо, поразительный материал. Я читала все журналы наблюдений и послала письма, которые ты просила. Теперь твоя очередь изумляться. Завтра они должны быть у тебя. Позвони, когда все прочтешь. Нам о многом нужно поговорить.

Кстати, Париж великолепен.

В пятницу утром толстый конверт, адресованный Джуд, прибыл специальной почтой. В нем содержались фотокопии с полудюжиной писем Эстер.

— Это из Кембриджской библиотеки, — пояснила Джуд пришедшей к ней Шанталь.

Они унесли письма в библиотеку, где Джуд разложила их на столе. Все были подписаны «Эстер Уикем» и адресованы некоему Джозайе Беллингему.

— Напомните, кто он, — попросила Шанталь.

— Лондонский часовщик и шлифовальщик оптических линз. Довольно известный астроном-любитель. Жил и работал в Уайтчепеле во второй половине восемнадцатого века. Думаю, Энтони Уикем покупал у него оборудование для телескопов. Вот, смотрите, что говорится в первом письме.

14 мая 1778 г.

Дорогой мистер Беллингем! Я писала вам по просьбе своего отца, Энтони Уикема, из Старбро-Холла, которого вы, возможно, помните. Он часто покупал у вас линзы и зеркала для телескопов. Конечно, вы удивитесь, что пишу я, а не он и что моя цель не заказывать у вас товар, а попросить совета.