Любимец моих дьяволов - Ева Мелоди

— Это случится, когда Я решу, поняла? — шипит мне в лицо Штаховский, обхватив меня за шею той самой, еще влажной рукой, которой только что ласкал меня. Пальцами, которые почти были во мне. — Прекращай свои игры, иначе пожалеешь. Не поняла еще, что тебе не выиграть?

— Я ничего такого не планировала! — вырывается у меня. Горю от обиды, смешанной с неудовлетворенным желанием.

Якоб снова дергает меня на себя, оказываюсь в его объятиях, его руки крепко держат меня под ягодицы. Обхватываю его руками за плечи, боясь упасть. Он идет со мной вглубь кухни, к противоположной стене. Вжимает меня в нее, точно трахнуть прямо здесь и сейчас собирается. Чувствую его напряженный член, упирающийся мне в живот. Задыхаюсь от страха, смешанного с восторгом — самое идиотское сочетание, только такой ненормальной одержимой дуре как я свойственное…Якоб горячий как печка. Завороженно смотрю на капельки пота, выступившие на его подбородке. Он борется с собой, внезапно осознаю это, и мне становится нестерпимо больно, отчаяние разъедает меня. Борется, даже купив меня. Настолько считает негодной, ядовитой.

Отпускает меня и буквально отшатывается. Возвращается к столешнице, достает из сушилки высокий прозрачный стакан и наливает в него воду из фильтра.

— Возьми.

Я почти сползла по стене, у которой он меня оставил, но заставляю себя встать на негнущиеся ноги. Подхожу к нему и протягиваю дрожащую руку. Беру стакан и начинаю пить, слишком жадно, неаккуратно. Струйка воды стекает по горлу. Якоб завороженно смотрит на нее. Протягивает руку и вытирает пальцем.

— Чтоб я тебя в таком виде больше не видел.

— Что тебе до моей одежды?

— Ничего. Но бесит ее отсутствие. Я вроде не жадничал, велел купить все что надо.

— Мы забыли белье…

— Зато купили гитару.

— Прости меня. Я… не должна была этого делать. — Меня душит вина. Воспоминания. Как я могла не подумать в тот момент, в магазине, что купленная гитара напомнит Якобу о Борисе. Ведь именно с него началась не просто неприязнь, а настоящая лютая ненависть. И я ее заслужила, от и до.

— Так значит у тебя всего одни трусы, Белоснежка? — Якоб словно и не услышал мои слова про гитару. Или не захотел говорить об этом…

Киваю, не зная как ответить.

— Завтра отвезу в магазин.

— Но я… Лучше с Кармен…

— Да, было бы лучше, но вы облажались в этом вопросе. Сам куплю тебе пижаму и исподнее. Будь готова к пяти вечера. Раньше не выйдет, у меня деловая встреча.

Это все до дрожи напоминало наш первый поход по магазинам, Якоб тогда только устроился к нам телохранителем, а я его жутко приревновала… даже не помню уже к кому. Я все время его ревновала, все женщины слились в одно большое пятно. Штаховский всегда был бабником. Только на меня это не распространялось и потому я бесилась. Не могла принять данный факт.

Так и в тот день, за что-то мстила убойным шопингом, гоняла его по магазинам, заставляя терпеть капризы богатой сучки. Вот только ни фига он не терпел, даже тогда, будучи зависимым, он демонстрировал свое превосходство. Как и теперь, в эту новую встречу. Поселил у себя и заставляет мучиться неизвестностью. Надолго ли это? Будет ли у нас секс? Он может в один момент заставить почувствовать себя шлюхой. А в следующий — нежеланной, ненужной. При этом заставляя пережить самые невероятные, волнующие моменты близости. Как этой ночью на кухне. Я боялась. И в то же время была влажной от желания. Я хотела его. Хотела все, что он мог дать… Но не могла упасть на колени и рассказать ему об этом. Гордость тоже много значит для меня. Поэтому я ни о чем не спрашивала. Терпела. Пусть это и сводило с ума.

Возможно в этом его план. Сделать меня сумасшедшей, невменяемой шизофреничкой…

И вот сейчас, стоя в примерочной в белом кружевном комплекте, который принесла мне девушка продавец — выбирал Якоб, а она лишь приносила мне, я вспоминала, как спровоцировала Штаховского, выйдя из кабинки в одном белье. Способна ли я сейчас на подобное? Вряд ли. Жизнь слишком больно била. Много уроков преподнесла. И мне кричать хочется от бессилия. От жажды все вернуть. Исправить ошибки, поступить по-другому. От оглушающего желания упасть на колени перед Якобом и вымаливать прощение. Хотя умом понимаю, что он мне шрамов куда больше нанес… А может мы квиты. Чем измерить шрамы? Как понять, у кого они глубже?

Я точно знала лишь одно — мои еще кровоточили…

Стою перед зеркалом, ничего не видя перед собой от пелены слез. Руками упираюсь по обе стороны, в стену. На мне комплект кружевного белья, белого, сияющего, изысканного. Такое для невесты подошло бы. Но я не невеста.

И тут понимаю, что не одна. Якоб стоит позади и внимательно смотрит на меня. Встречаюсь в зеркале с ним взглядом, но он тут же опускает его на мой зад, а я вспыхиваю, щеки начинают гореть. Выражение лица Штаховского нечитаемое, абсолютно. Но мне почему-то кажется, что он тоже вспоминает тот далекий день в примерочной. Какой стервой я тогда была. И как он наказал меня за это, оглушив поцелуями, облив презрением и отхлестав едкими словами. Наверное, он и сейчас хочет сделать то же самое. Сжимаю веки. Мне на минуту нестерпимо хочется исчезнуть отсюда. Терпеть от него унижения — все равно что заново покрывать свое тело шрамами. По старым, зарубцевавшимся. А это куда больнее…

Он делает шаг навстречу, а у меня короткий вскрик вырывается. В ответ его глаза буквально пронзают меня лихорадочным блеском.

— Ты уже готова, да, солнышко? Так не терпится? — произносит хрипло. — Готова, умираешь от желания… Часто таким занимаешься? Все никак не могу понять… Когда успела настолько измениться?

Пытаюсь вникнуть в смысл слов, но его тембр настолько глубокий, завораживающий, что не могу сосредоточиться. Он словно касается бархатистостью голоса моей кожи. Сконцентрироваться чудовищно тяжело. Якоб приближается, нависает сзади. Его правая рука ложится мне на шею, гладит ее, а левая — сжимает поочередно мои груди, ласкает соски, нырнув в чашечки бюстгальтера. Его дыхание тяжелое, рваное. Мой затылок покрывается мурашками, все тело начинает дрожать от внезапно охватившего озноба.

И как всегда буквально улетаю в нирвану от его запаха. Свежести, терпкой туалетной воды с обжигающими неуловимыми нотками травы, солнца, горячего песка. Этот аромат парализует, одурманивает, лишает последних крупиц контроля. Самое опасное что есть в этом мужчине, потому что внутри начинает что‑то оживать, происходит то, к чему я не готова. Провокация, вызов. Готовность сорваться в пропасть. Тяга к безумию.

— Мне нравится, когда ты сходишь с ума от желания. Покажи. Не скрывай. Откройся мне.

В ответ начинаю дрожать как попавшее в силки животное. Как не стыдно в этом признаться, но Якоб прав, совершенно прав. Я изнемогаю от желания. От его беззастенчивой, нарочитой грубости. Не могу сопротивляться ему. Никогда не могла. Коротко вскрикиваю, когда его рука проникает под кружево трусиков.