Дядя самых честных правил - Александр Михайлович Горбов

у окна стоит кадка с фикусом, правда засохшим.

— Не понимаю, — буркнул Бобров, — как можно жить у такой грымзы.

— Не скажи, Пётр, не скажи. Пьянок и гулянок она не даёт устраивать, за порядком смотрит. И чужие неожиданно не войдут. Удобное место, если сумеешь поладить.

По скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж и нашли нужную дверь. Я постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл внутрь.

За столом у окна сидели двое. Темноволосый мужчина спиной ко мне и орк в круглых очках. Оба без сюртуков, в одних рубашках и штанах, в руках стаканы. Из закуски — одинокий селёдочный хвост на блюдце. Судя по количеству бутылок, сидели они с прошлого вечера.

— Диего де-Кастро? — обратился я к человеку.

Он обернулся и посмотрел на меня мутным взглядом, икнул, дёрнул уголком рта и ответил:

— Мария Диего Франсиско Бальбоа де Кастро-и-Тенорио, с вашего позволения.

Мать моя, ёшки-матрёшки! Да это женщина! Одетая по-мужски, смуглая тётка лет тридцати с тонким шрамом на щеке. По-русски она говорила чисто, но с лёгким акцентом, выдающим в ней испанку. Она наставник? Ничего себе «подарок» подсунул Голицын.

— Мммм… Это вы?

Женщина несколько раз моргнула, провела по лицу ладонью, осмотрела себя, будто проверяя, и кивнула.

— Да, это я. И что? Que carajo quieres? Желаешь драться? Становись в очередь, будешь седьмым.

Она расхохоталась, махнув рукой и опрокинув одну из бутылок, пустую, к счастью.

— Нет, обойдёмся без дуэлей.

Я подошёл к столу, поставил себе табурет и сел рядом с ними. Испанка покосилась на меня, молча пододвинула ко мне стакан и налила его до краёв. Пожав плечами, я выпил до дна в один глоток. Вкус был неважнецкий, но в жизни я пробовал выпивку и похуже.

Испанка уважительно кивнула и протянула мне руку.

— Диего-Мария.

— Франсиско Бальбоа де Кастро-и-Тенорио?

— Хах! Смотри-ка, запомниль с первого раза! Да, она самая. Но ты можешь называть просто Мария. Или Диего, как тебе нравится.

Ей совершенно не давалась твёрдая «л», отчего меня тянуло хихикнуть. Но я держался — заржёшь, а она обидится и драться полезет.

— Константин. А это, — я кивнул на Боброва, севшего рядом, — Пётр.

Боброву тоже налили.

— Аполлинарий, — представился орк в очках.

— Ты от Мережковских? Могу ещё раз повторить: никакой виры я платить не буду. Их недоросль начал распускать руки, за что и получиль. Пусть скажет спасибо, что я не оторвала ему всё, что ниже пояса.

— Не-а, не от них.

— А от кого?! — испанка искренне удивилась.

— Я сам по себе.

— О как! — она показала мне большой палец. — Уважаю. А чего хотель?

— Говорят, ты берёшься быть наставником для воспитания Таланта.

Она неопределённо пожала плечами.

— Иногда берусь воспитывать девочек. Драться, быть сильной, смотреть на мужчин, — она выразительно подвигала бровями вверх-вниз, — чтобы они падаль и хваталься за сердце. А Талант, он сам воспитывается. Ты для кого наставника ищешь? Для дочери?

Я рассмеялся.

— Рано мне детей заводить. Учитель нужен мне.

Испанка прищурилась, разглядывая меня тяжёлым взглядом. Её Талант начал «прощупывать» меня, будто таможенник груз. Но тут же ему навстречу поднялся уже мой Талант и «рявкнул» в ответ.

— Dios! — она отшатнулась и полетела с табуретки на пол. — La mierda del toro! Maldito sea!

Кажется, она кричала что-то ругательное, но я не понял. Не силён в испанском.

Диего-Мария встала, сверкнула на меня глазами и подняла упавшую табуретку. Села, налила себе и выпила.

— Ты, парень, крепко влип. Не знаю, как ты получиль Талант взрослым, но это la mierda del toro.

— Что?

— Плохо твоё дело.

— Без тебя знаю. Помочь возьмёшься?

— Тебя убить легче, чем помочь.

Она выпила ещё, скривилась и хлопнула стаканом о стол.

— Mierda! Возьмусь, если вывезешь меня подальше от Москвы. Надоело отбиваться от Мережковских.

— Триста вёрст хватит?

— Сойдёт. И его найми, — испанка ткнула пальцем в орка.

— Диего, — Аполлинарий покачал головой и поправил пальцем очки, — не стоит. Мне не нужна милость, я сам устроюсь.

— Что умеешь?

— Учитель он, — подсказала Диего-Мария, — письму, счёту, наукам разным. Только его брать не хотят, говорят, иностранцы лучше.

— Где сам учился?

— В Ингольштадте.

— Серьёзно? Ты же…

— Они берут орков на артистический, — Аполлинарий грустно улыбнулся, — только диплом не дают. А без него преподавать в княжествах нельзя.

— Детей крепостных не побрезгуешь учить?

Орк несколько раз удивлённо поднял брови.

— Зачем?

— Невежество — худший из грехов.

— Большинство думает иначе.

— Я — не большинство.

— Даже не знаю…

— Не хотите учить крепостных?

— Дело не в этом. Детей я люблю, вне зависимости от происхождения. Но мне хотелось заниматься научной работой.

— Занимайся, кто тебе не даёт. Библиотека у меня большая, сейчас механическую мастерскую строю. Окажешься там полезен — обсудим.

Мы ударили по рукам, все трое.

— Я собираюсь ехать завтра.

— Стоп! — Диего-Мария выставила ладонь. — Мне нужно ещё пару дней закончить дела.

— Нормально, — влез слегка окосевший Бобров, глядя на испанку томным взглядом, — я тоже задержусь, а потом вас и привезу. Езжай спокойно, Костя, не волнуйся, всё сделаю.

На том и порешили.

* * *

Вернувшись на подворье Голицыных, я сел писать письма. Одно князю — рассыпался в благодарностях, сказал большое спасибо за приём и прочее, прочее. Второе написал княжне: мол, завтра уезжаю, благодарю, надеюсь, ещё воспользуюсь вашим гостеприимством.

Отдал оба письма лакею и стал подумывать лечь спать. Уж больно день выдался насыщенный на разговоры, а я от словесных баталий изрядно устаю. Только скинул камзол, как дверь распахнулась, и в мою комнату ворвалась Ягужинская.

— Константин Платонович! Как, вы уже уезжаете?! Не может быть!

— Увы, Анастасия Николаевна, меня ждут дела в поместье. К тому же я не слишком безопасный гость, как вы слышали.

— Но сегодня вы здесь, а значит, должны присутствовать! У Софьи День Ангела, и вы просто обязаны быть на нашем небольшом празднике. Идёмте прямо сейчас!

Она была так настойчива, что пришлось согласиться. Впрочем, мероприятие мне скорее понравилось: милое такое застолье, человек на двадцать. Большинство я уже знал и даже подмигнул подпоручику Серафиму. Тот побледнел, но вежливо раскланялся.

В разговоры я особо не лез, отпустил парочку шуток и больше слушал. Обсуждали местные светские новости, слухи из столицы, гадали, кто будет новым фаворитом императрицы. Как у них всё запутано! Не зря не люблю я великосветскую жизнь. Пожалуй, даже с доплатой не поменял бы мою усадьбу на особняк в большом городе.

После застолья были танцы, фанты и какие-то малопонятные мне развлечения. Незаметно улизнув, я сел в углу с бокалом и наблюдал за увеселениями золотой молодёжи. Если честно, мне было скучно принимать