Спецназовец. Точка дислокации - Андрей Воронин

«Карлсон, — неохотно вылезая из-под теплого одеяла, подумал Саблин, — который живет на крыше… Сейчас я этому Карлсону пропеллер-то пообломаю!»

Он встал, прихватил из тумбочки фонарик, на ощупь подошел к окну и резким рывком отдернул штору. Луч голубоватого света выхватил из темноты за балконной дверью бледный нелепый призрак — какой-то голый, посиневший от холода бедолага стоял, приплясывая, на цементном полу и, обхватив себя одной рукой, сунув кисть под мышку, чтобы хоть чуточку согреться, другой настойчиво барабанил в стекло. Зажмурившись от ударившего в глаза света, он перестал стучать и начал совершать разнообразные телодвижения, смысл которых, очевидно, сводился к просьбе поскорее открыть дверь и впустить его, недотыкомку, в тепло и уют, пока он совсем не околел на ледяном ветру.

Картина была ясная и могла послужить иллюстрацией к анекдоту из серии «Возвращается муж из командировки…». Если бы незадачливый любовничек торчал под входной дверью, а не в лоджии на шестнадцатом этаже, Виктор Александрович со спокойной душой и чистой совестью послал бы его ко всем чертям: ступай, поищи сердобольных дураков в другом месте, а что голый, так это ничего — стыд не дым, глаза не выест. Но было ясно, что идти замерзающему в лоджии человеку некуда — шутки шутками, а штанишек с пропеллером у него нет, — что хозяина он в покое не оставит, потому что хочет жить, и что единственный способ ликвидировать эту нелепую чрезвычайную ситуацию заключается в том, чтобы открыть дверь и, пропустив голого дурака транзитом через квартиру, выставить его на лестничную площадку. Ну, в самом крайнем случае дать ему пару старых тряпок, чтобы прикрыл срам…

Он уже взялся за ручку, чтобы открыть дверь, и тут луч фонарика снова упал на лицо того, кто стоял в лоджии. Неожиданно Виктор Александрович будто прозрел; осознание того, что этот человек ему знаком, пришло одновременно с пониманием цели его визита, нанесенного столь оригинальным способом. Что ж, задумано было недурно, и дело почти выгорело, но «почти» не считается…

Саблин отпрянул от окна и метнулся к прикроватной тумбочке, остро сожалея о том, что заодно с фонариком не прихватил оттуда пистолет. Он был на полпути к цели, когда незваный гость, поняв, что его военную хитрость раскусили, со страшной силой ударил по балконной двери ногой. Голый или не голый, обуться он явно не забыл, и здоровьем его не обделили: пластиковая дверь с треском прогнулась, не рассчитанный на такое обращение запор вылетел вон, герметичный стеклопакет вывалился и, ударившись об угол комода, разлетелся вдребезги. Дверь распахнулась, вместе с порывом холодного ветра впустив в спальню голого демона мщения с невесть откуда появившимся пистолетом в руке. Виктор Александрович успел выдвинуть ящик и даже коснуться кончиками пальцев рубчатой пластмассы рукоятки, но голый призрак настиг его и со страшной силой оттолкнул от спасительной тумбочки. Упав, Саблин попытался вскочить и получил сокрушительный удар в лицо, после которого временно перестал реагировать на происходящее.

Юрий Якушев присел на корточки над распростертым посреди ковра телом и пощупал пульс. Пульс был ровный; держа лежащего на мушке во избежание сюрпризов, Спец подобрал откатившийся в угол фонарик, продолжавший бессмысленно освещать кусок плинтуса и часть стены, и проверил реакцию зрачков. Придя к выводу, что Саблин не симулирует обморок, а честно валяется в нокауте, Юрий забрал из лоджии свои вещи, оделся, включил висевшее над кроватью бра и, принеся из кухни стакан холодной воды, аккуратно вылил его на голову Виктора Александровича.

* * *

Усталый, обозленный сверх всякой меры и пребывающий в тягостном недоумении Баклан резко затормозил напротив входа в спортивный клуб, едва не въехав в багажник брошенной кем-то у бровки тротуара пожилой «девятки». Он был настолько выбит из колеи странным поступком Спеца, что не сразу сообразил, отчего это ярко освещенный фарами номер старого тарантаса кажется ему таким знакомым. Потом его наконец осенило: перед ним стояла его собственная машина, его ненаглядная ласточка, ключи от которой он лично отдал майору Быкову. С тех пор прошло меньше суток, но Баклану казалось, что миновала целая вечность, на протяжении которой он, похоже, только и делал, что с риском для жизни валял дурака на потеху хитроумному Спецу. Ишь ты, профессор кислых щей, историк недоделанный! Я тебе покажу историю, дай только срок!

При виде знакомого транспортного средства у него немного отлегло от сердца. Машина была здесь, а значит, и Данилыч обретался где-то поблизости — вероятнее всего, тут же, в клубе, где работал Якушев.

— Приятно сознавать, что на свете существуют вечные ценности, — с удовольствием изрек Баклан.

Он любил при случае ввернуть в разговор подслушанную где-нибудь умную, красивую фразу. В данный момент блистать эрудицией было не перед кем, но Луговой не смог отказать себе в маленьком удовольствии, которое послужило приятным дополнением к основному блюду: Быков был здесь, целый и невредимый, а это означало конец зыбкой неопределенности и тягостной необходимости самостоятельно принимать непростые решения, от которых так много зависело. Теперь все встанет на свои места: Данилыч будет отдавать приказы, а сержант Луговой — беспрекословно и точно их выполнять. Быков редко ошибается, принимая решение, а Баклан еще реже допускает ошибки, претворяя его замыслы в жизнь. А значит, теперь у них все будет просто расчудесно, потому что пара, состоящая из грамотного командира и идеального исполнителя, может свернуть горы.

Он вдруг сообразил, что попусту теряет время, которого, вполне возможно, у них осталось буквально с гулькин нос. Спец повел себя очень странно и подозрительно, резко уйдя в отрыв на своем быстром, как реактивный самолет, «бентли» и перестав отвечать на вызовы. С психикой у него был полный порядок, а значит, этот дикий поступок не являлся проявлением нервного срыва. На дезертирство это тоже не походило: Якушев — парень неробкого десятка, да и какой смысл рвать когти, если нет непосредственной угрозы? А вот если вспомнить затеянный им скользкий разговор о том, что доверять нельзя никому и что предателем может оказаться любой из них, — о, тогда получается совсем другой коленкор! Дескать, меня, конечно, можно подозревать, но ты же понимаешь: если я сам тебе об этом говорю, значит, никакой вины за мной не числится…

— Сука, — сказал Баклан и почувствовал короткий укол совести: катить бочки на товарища, который в силу своего отсутствия не может оправдаться, было неприятно.

А с другой стороны, его оправдания были нужны Луговому как прошлогодний снег. Язык у Спеца подвешен, как у профессионального шоумена, на выдумку он горазд, и Баклан, сколько его помнил, вечно ходил у них с Жуком в дурачках. Так что в одном, по крайней мере, Спец был прав: слова в этом деле ни черта не значили, а вот его внезапное исчезновение говорило само за себя. Оно произошло как раз тогда, когда стало ясно, что искать Расулова следует в Москве, и Спец, возможно, так поспешно ретировался с вполне конкретной целью: предупредить своего неизвестного хозяина о том, что круг сужается, замести следы или просто получше спрятаться от своих вчерашних товарищей по оружию…

Вообще-то, Спец всегда был парнем непростым, с тараканами в башке, и его выходка могла иметь сотню вполне уважительных (естественно, с его хитро закрученной точки зрения) причин. Но сбрасывать со счетов версию предательства все-таки было нельзя, и разволновался Баклан не напрасно. Потому что если предатель — Спец, то более опасного места, чем этот спортзал, им сейчас не найти во всей Москве. Потому что это рабочее место Якушева, его место, и точкой сбора это место определили по настоянию все того же Спеца. И, если он продался, остается только удивляться тому, что здесь еще нет засады. А может, и есть, просто противник выжидает, пока все птички слетятся в гнездышко и все яйца соберутся в одной корзинке. А потом — хлоп! И только брызги на стенах…