Королева Бланка - Владимир Москалев

После недолгого молчания Людовик снова спросил:

— А где появились еретики и когда?

Кормилица пожала плечами:

— Где впервые появились — того мне не ведомо, когда — тоже, знаю только, что очень давно, может быть, целых два столетия прошло с тех пор. Рассказывают, что их начали сжигать на кострах не только на Юге, где, говорят, и зародилось истинное учение, но даже в Орлеане, и было это при короле Роберте.

— За что же их сжигали? Они говорили что-нибудь против Бога?

— А вот послушайте их, дети мои: «Христос не рождался от Девы Марии, не страдал для людей, во гроб не был положен и из мёртвых не воскресал». Отсюда, как вы сами понимаете, вытекает то, что таинства крещения и причастия вовсе не нужны.

Хлопая глазами, братья в изумлении глядели на кормилицу, не понимая, шутит она или нет. Мыслимо ли это — то, о чём она говорит? Как можно такое сказать? Да и может разве быть иначе, нежели учит Церковь — епископы, аббаты, священники? Ведь этак всё становится с ног на голову! Всё равно что отринуть эту веру и принять новую…

— Вам кажется это странным и неприемлемым, — догадалась кормилица, глядя на растерянные лица мальчиков. — А хотите знать, что ещё говорят катары и за что их так не любит Римская церковь?

Переглянувшись, братья неуверенно и недружно произнесли приглушёнными голосами:

— Хотим.

— Я скажу вам о евхаристии. Вы знаете, что это такое (оба кивнули). Так вот, согласно учению катар хлеб при таинстве причащения — не есть тело Христово, а вино — не кровь Его. Ибо если Христос под видом причастия таков, каким был во плоти, Ему не войти в рот человека. Вижу, удивлены. Но вот послушайте ещё, что говорят ученики Арнольда[44] из Италии: «Нигде не написано, чтобы Христос отдал Церковь во власть нечистых на руку и умом служителей, или чтобы Он повелел им совершать таинства. Они ведут не апостольскую жизнь, поэтому совершаемые ими обряды ничего не значат».

— Вот так-так, — озадаченно протянул Робер, — попробуй-ка, скажи об этом нашему духовнику или кардиналу. Назовут безбожником, пожалуются матушке, а потом станут допытываться, где мы это услышали…

— Кормилица, ты говорила о каких-то вальденсах, — остановил его поднятой ладонью старший брат. — Они тоже еретики? Догадываюсь только, что они в чём-то разнятся с катарами, иначе не назывались бы по-иному.

— Ты прав, мой юный король, — кивнула Гелинда. — Вообще, это удивительные люди. Они верны, честны, никогда не лгут и ходят как нищие. Ни гнева, ни ярости не увидишь у них. Женщины скромны, не сплетничают, избегают пустых разговоров и клятв. Гостиницы и трактиры эти люди называют «мастерскими дьявола», а танцы именуют «дьявольской мессой». Зато они знают почти наизусть Евангелие и часть Ветхого Завета, в отличие от катар, отвергающих его вовсе. Но я не стану вам говорить о различиях в верованиях. К чему вам это знать? Скажу только, что слышала о них, вернее, о том, как они отзываются о Римской церкви. Они согласны с нами, что развратное и богатое духовенство — не есть правители Церкви Божьей, а суть волки хищные и грабители, коим Христос не поручал невесты Своей, и им повиноваться не должно. Они не ходят на мессу и говорят, что Римская церковь — не от Бога; истинная — только Церковь Святых. Они отвергают церковное пение, молитвы Пресвятой Деве и апостольский символ веры; они заявляют, что всё это было придумано папским клиром, а не преподано Христом. Они признают только молитву Господню, причём утверждают, что молиться должно везде, ибо сказано апостолом: «Хочу, чтобы мужи молились во всяком месте».

— Значит, кроме Господа, они никого не признают? — спросил Людовик.

— Они убеждены, что святые не слышат молитв и не молятся за нас, а потому не нужно просить их о заступничестве. Молитвы за души умерших, милостыни и мессы — всё это пустой звук, как и чистилище и уж совсем лживый документ — индульгенция.

— А мясо во время поста они едят? Я слышал от священника, еретиков обвиняют ещё и в этом, — вспомнил «поучительные беседы» святого отца замковой церкви Робер.

— Вальденсы недоумевают, почему во время поста нельзя есть мясо. Христос не запретил этого; ничего подобного в Евангелии и Его заветах нет. Поэтому священник на сей раз не солгал. Ну да эта братия знает, когда говорить правду, а когда бессовестно лгать. В целом же церковный клир вовсе не надобен, и вальденсы, как вы уже и сами догадались, милые мои, стоят за полное отрицание Церкви.

— Святые отцы, конечно же, очень хорошо понимают это и потому ведут с еретиками беспощадную войну, — вывел невесёлое заключение Людовик.

— Именно так, мой мальчик, — согласно кивнула кормилица. — «Победившие спят слаще побеждённых», — говорил Плутарх. — Вы же оба оставайтесь в той вере, в коей вас воспитали, ибо иное неприемлемо для королевских детей. А о нашем разговоре помалкивайте: коли узнает кто — несдобровать мне, и больше вы уж не увидите меня, разве только когда буду болтаться на верёвке или гореть в костре.

— Мы не хотим, Гелинда, чтобы ты болталась на верёвке! — горячо воскликнул Робер и, бросившись к кормилице и упав перед ней на колени, обнял её ногу.

— И не позволим, чтобы тебя сожгли на костре! — С этими словами Людовик припал к её другой ноге. — А потому, клянусь тебе, я буду молчать!

— И я клянусь! — вторил ему брат.

— Вот и я не хочу с вами расставаться, дорогие мои, потому что люблю вас, как родная мать, — растроганно проговорила кормилица. — Да и кого же ещё любить мне на этом свете, как не славных деток нашей королевы, за которыми ходила, едва они появились на свет божий. Совсем ведь одна я. Сестру мою сожгли за её смелые высказывания в защиту истинной веры Христовой, а меня спас от смерти ваш дед Филипп; царство ему небесное, — правильный был король!

— Я очень любил его. Я всегда буду поступать, как мой дед! — пылко воскликнул Людовик. — Я буду помнить о нём до самого моего смертного часа!

— И я тоже, — прибавил Робер.

— Вот и славно, детки мои, — улыбнулась кормилица. Потом спросила, глядя на каждого по очереди: — Надеюсь, вы поняли, что такое Грааль?

— Это святая чаша, за обладание которой борются две церкви — Римская и катарская, — объявил король.

Гелинда растолковала по-иному:

— Это камень, упавший с неба; его ищут ваши святые отцы, чтобы вставить в корону Люцифера, ибо церковь Римская — от дьявола. А теперь, дети мои, я вернусь к тому, с чего началась наша беседа.

— Ты говорила о волках в овечьей шкуре, которые не дают покоя нашей матери, — вспомнил Людовик.

— Во дворце идёт охота, — нахмурив брови, зловещим голосом, как показалось братьям, промолвила кормилица. — Олень, которого норовят разорвать на куски злые собаки, — ваша мать. Много людей при дворе, не все преданы трону. Прячутся по углам, косятся на королеву злыми помыслами одержимые приспешники дьявола. Я вижу их — они шепчутся, глядят исподлобья, опускают глаза, торопясь уйти. Я не знаю их имён, но они чужие, и они готовят какое-то новое злодеяние.