Услады Божьей ради - Жан д'Ормессон

Я был еще в Плесси-ле-Водрёе, когда произошло «преображение» бедняги Робера В. Извещение о его смерти пришло довольно поздно, в конце августа или в начале сентября 1940 года. До этого мы узнали, что Жак был убит в Арденнах в момент, когда пытался добраться до генерала Корапа. А вот Робер два или три месяца числился пропавшим без вести. Наконец, в Плесси-ле-Водрёй пришла одна из тех зловещих открыток розового цвета с заранее напечатанным посланием, текст которого, перемежающийся многоточиями, сообщал практически только о катастрофах.

Заполнив эту открытку, строго предназначенную для переписки семейного характера, зачеркнуть ненужное. — Ничего не вписывать вне указанных строк.

ВНИМАНИЕ. Все открытки, содержащие сведения, выходящие за рамки исключительно семейного порядка, не будут доставляться и будут скорее всего уничтожаться.

…………………1940 г.…………………

…………………здоров…………………устал.

…………………легко, тяжело болен, ранен.

…………………убит…………………попал в плен.

…………………скончался…………………пропал без вести

…………………семья…………………в добром здравии.

…………………нуждается в продуктах…………………в деньгах.

новости, багаж…………………вернулся в…………………

…………………работает в…………………поступит в

школу…………………принят

…………………пойдет в………………………………………………………

………………………………………………………………………………………

Нежно обнимаем. Целуем.

Подпись

На полученной нами открытке в месте, отмеченном многоточием, перед словом «убит» стояла, оставляя впечатление невероятной черствости, фамилия Робера В.

И едва мы узнали о его кончине, как предмет неприязни всего семейства превратился в благородного рыцаря, в икону, в рекомендуемый детям пример для подражания. Кстати, его представили к награде, так как он один в течение шести часов оборонял с помощью двух пулеметов, сидя в поврежденном танке, подходы к месту через реку Мёз. Смысл и причина этой смерти у меня почти не вызывали сомнений: словно выполняя наши тайные мысли, он старался сделать так, чтобы его убили. Мы больше никогда об этом не говорили. Но в глубине души мы знали, что дух семьи, возможно, не был совершенно неповинен в смерти этого человека, из которого теперь мы сделали героя. О горе Анны-Марии я не стану распространяться. У человеческих сил есть предел. Ей пришлось слишком долго бороться против жесткой, несмотря ни на что, морали нашей старой семьи. Гибель Робера стала для Анны-Марии катастрофой, драмой, крушением. И вместе с тем, как мне кажется, было в этом проявлении жестокости жизни и своего рода облегчение. Анна-Мария могла восставать против правил, вводимых семьей, но ей было еще рано полностью их отбрасывать. Конечно, теперь, когда он погиб, со всех сторон слышались похвальные отклики в память о дорогом Робере, который так хорошо ездил на лошадях. И все же я не уверен, что вдали от реки Мёз и от пулеметов он занял бы большое место в повседневной жизни Анны-Марии. Есть всегда нечто удивительное в том, как складывается судьба живущих рядом с нами людей: мы ошеломленно обнаруживали, какой же у Анны-Марии нетерпеливый и пылкий характер. Нет, Робер не был создан, чтобы оправдать все ее надежды. И как это ни тяжело признавать, но мне казалось, что и сама Анна-Мария понимала постепенно все больше и больше, что в своем неумолимом движении была права история, а не она. И она стала упрекать себя в том, что пролила мало слез о погибшем возлюбленном. И плакала еще горше от того, что слезы кончались.

А мы тем временем принимали в свой круг Робера мертвого, после того как отвергли его живого. Смерть Жака была очень тяжелой утратой для всех нас, для его братьев, для матери, для деда и, смею сказать, и для меня. Память о Робере В. оказалась для нас связанной с очень дорогим для нас воспоминанием о Жаке. Смерть улаживает все. Мы всегда лучше договаривались с покойниками, чем с живыми.

Вы догадываетесь, куда я веду разговор в момент, наступивший через год-полтора после кончины Робера. Немецкий летчик был первым мужчиной, на которого обратила внимание Анна-Мария после трагической развязки ее первой любви. Она, разумеется, не смотрела на него. Но заметила его сразу. Он был более чем привлекателен, замечательно скромен и на редкость воспитан. Да и он не мог не обратить внимания на прогуливающуюся со стариком у стен старого замка, зловещего в атмосфере несчастья, эту яркую красивую девушку. Как-то утром дедушка получил письмо на безупречном французском языке. Исходило оно, естественно, от летчика, подписавшегося Карл-Фридрих фон Витгенштейн. Немец, живущий в Плесси-ле-Водрёе, оказался кузеном Урсулы.

Замечательным было письмо не только из-за стоявшей под ним подписи. К нему был приложен довольно старинный на вид документ. В письме объяснялось, что это подписанное Карлом V распоряжение некоему Витгенштейну направиться в Трир и встретиться там с посланцем короля Франции, носившим нашу фамилию. На память о своем пребывании во Франции, писал немец, он дарит дедушке для его архива этот довольно редкий документ, который он когда-то видел в семейных бумагах, а сейчас попросил прислать его ему из Пруссии.

Как вы знаете, дедушка очень интересовался всем, что было связано с историей семьи. Целую неделю он не знал, как поступить. Он советовался с Анной-Марией и со всеми, с кем мог связаться в те трудные дни. Наконец он ответил, и вот передо мной черновик этого письма, разумеется, на французском, «майору де Витгенштейну, в Плесси-ле-Водрёй». В письме он выражал горячую благодарность за знак внимания и за тронувший его поступок. Но обстоятельства и историческая обстановка не позволяли ему принять этот подарок. «Все мы подчиняемся событиям и законам, которые распоряжаются нашей частной жизнью, а порою и желаниями. Я никогда не забуду эти связи, образовавшиеся через века и границы. Я бы с радостью принял Ваше свидетельство дружбы, если бы имел на это право. Но история противится этому. Быть может, потом, когда между нашими странами восстановится мир, Вы приедете как-нибудь в Плесси-ле-Водрёй, где будете приняты всеми с уважением и дружбой, которые не надо будет скрывать и можно будет, наконец, выразить. И Вы передадите мне или моим внукам, если меня уже не будет в живых, прекрасное письмо Карла V, где упомянуты Ваша и наша фамилии».

Нет, письму Карла V не суждено было вернуться к нам. Полковник фон Витгенштейн, воевавший в России под командованием Паулюса, был убит под Сталинградом. Весть об этом пришла к нам из Швейцарии, от родственников Урсулы, в начале весны 1943 года. Это был тот редкий случай, когда я видел, как дедушка плачет. Я видел, как он плакал, когда узнавал о смерти сыновей и внуков. И вот теперь он оплакивал смерть иностранца из вражеской страны, который, быть может, сам того не зная, стал его другом в безмолвии истории. Я не знаю, были ли у полковника братья или племянники. Я даже не знаю, был ли он женат. И никогда не старался узнать. Письмо Карла V никогда не дойдет до нашей семьи. Я даже не знаю, существуют ли они еще до сих пор, — и письмо, и семья.