Расстрел "Белого дома". Черный Октябрь 1993 года - Александр Островский

Когда позднее Комиссия Т. А. Астраханкиной попыталась установить, кто организовал эту блокада, первый заместитель министра внутренних дел В. А. Васильев сообщил: «Документов, подтверждающих решения МВД России об ограничении доступа в здание Дома Советов Российской Федерации продовольствия и медикаментов, а также о временном запрещении движения транспорта и пешеходов в районе Дома Советов Российской Федерации и обещание лицам, находившимся в Доме Советов Российской Федерации и желавшим его покинуть, возможности свободного выхода из здания и с прилегающей к нему территории в МВД России, нет»[1149].

После того, как «Белый дом» оказался полностью блокирован, возник вопрос о том, как поддерживать связи с внешним миром. И тут, утверждает В. А. Ачалов, выяснилось, что «есть возможность передвигаться под Москвой по подземным коммуникациям. В этих тоннелях жило много беспризорных детей, которые и стали нашими проводниками. Один тоннель выходил на расположенный неподалеку от Белого дома стадион. Другой вел на Смоленскую площадь. Третий – к Дому торговли Хаммера. Еще один – к Киевскому вокзалу»[1150].

Касаясь этой проблемы, А. А. Марков писал, что о наличии подземных коммуникаций ему стало известно гораздо раньше: «В первые же дни меня повергли в шок подвалы здания. Из-под Дома Советов в разные стороны и на разных уровнях расходились подземные ходы разного назначения. От целых тоннелей до малозаметных лазов. В любой момент по этим ходам мог прорваться в здание ельцинский спецназ. Они бы взяли Дом Советов без танков, орудий и пулеметов, без всякого шума. Мы бы не смогли отбить массированную внезапную атаку из-под земли»[1151].

Поскольку первоначально подземелья привлекли внимание А. А. Маркова только с точки зрения безопасности «Белого дома», он ограничился тем, что выставил в подвалах посты, а в некоторых случах иммитировал минирование входных дверей[1152].

Когда началась полная блокада «Белого дома», подземные коммуникации стали окном во внешний мир. «По ним, – утверждает В. А. Ачалов, – мои люди ходили в разведку в различные воинские части, в военные ведомства. Приносили бесценную информацию обо всем, что замышлялось против нас»[1153].

Именно тогда, то есть 28-го, А. А. Марков получил приказ В. А. Ачалова передать охрану подземных коммуникаций РНЕ[1154]. Может быть, дело заключалось в большей дисциплинированности баркашовцев? Ничего подобного. Вскоре после того, как они взяли подвалы под свою охрану, ночная проверка установила, что их часовые спокойно спали на своих постах[1155].

Значит, дело было не в дисциплине.

В тот же день в Кремле собрался Совет безопасности[1156]и на совещании Б. Н. Ельцина с В. С. Черномырдиным, П. С. Грачевым, В. Ф. Ериным и Н. М. Голушко было решено: предъявить «Белому дому» ультиматум и дать «последний срок сдачи оружия – 4 октября»[1157].

Сразу после заседания Совета безопасности Генеральный прокурор В. Г. Степанков принял депутата Р. С. Мухамадиева и, частично проинформировав его о том, что обсуждалось на этом заседании, сказал:

«Если хочешь знать, мы все тут всего лишь пешки… Течение событий не сможет изменить даже Ельцин. Он сам показался мне заложником. Значит, и ему так велено, так решено… В здании Верховного Совета прольется кровь… Это ты знай и прими меры предосторожности… в 1991 г. таким вот образом… Разрушили СССР, КПСС. А в этот раз уничтожат советы и парламентаризм». После этого Степанков вручил Р. С. Мухамадиеву какие-то «два листочка» и попросил передать их Секретарю Президиума Верховного совета В. Г. Сыроватко[1158].

Таким образом, Генеральный прокурор попытался предупредить руководство «Белого дома» о тех «событиях», которые следовало ожидать в Москве после истечения срока ультиматума.

Вероятно, тогда же Кремль принял решение провести 30 сентября – 2 октября региональные совещания: В. С. Черномырдин отправился в Самару, С. М. Шахрай в Краснодар и Новосибирск, Е. Т. Гайдар – в Хабаровск, В. Яров – в Петербург, А. Заверюха – в Воронеж, О. Лобов – в Екатеринбург, О. Н. Сосковец остался в Москве, после чего планировалось созвать Совет Федерации[1159].

28-го произошло еще одно важное событие. После того, как над Федерацией независимых профсоюзов России нависла угроза роспуска, а ее руководство утратило поддержку не только Московской и Петербурской организаций, но и многих ЦК отраслевых профсоюзов, состоялся XVI расширенный пленум Совета ФНПР.

На пленуме председатель ФНПР И. Е. Клочков», предложил «воздержаться от общероссийских коллективных выступлений, включая забастовки». Это предложение мотивировалось «высшими интересами общества» и стремлением не допустить «вооруженного конфликта»[1160].

Иными словами, руководство ФНПР отказалось от использования того оружия, которым она первоначально грозило Кремлю. И хотя руководство федерации продолжало наставивать на «нулевой варианте», «Белый дом» лишился поддержки самой массовой организации в стране[1161].

28-го, у гостиницы «Мир» появилась расскрашенная в желтоватый маскировочный цвет боевая машина пехоты с мощным громкоговорителем. Началась идеологическая обработка сторонников парламента. Эту БМП сразу же окрестили «Желтым Геббельсом». «Усиленный до тысячи ватт лай «Желтого Геббельса» без конца повторял одно и тоже: депутатам, которые сложат с себя полномочия, гарантируется сохранение всех привилегий, пособие в размере трехмесячного оклада и немедленное трудоустройство»[1162].