Прекрасные господа из Буа-Доре - Жорж Санд

Пастух был изображен под этой обманчивой женской внешностью, и художник, на которого было возложено создание персонажей, доверившись хорошо доказанной схожести брата и сестры, позволил себе небольшую экономию воображения и изготовил одну модель в двух экземплярах, помещенных один напротив другого с прочими Амидором, Дафнис и т. д., в зеленой ротонде, так называемой роще прозрений любви.

Поэтому, чтобы отличить брата от сестры, маркиз написал карандашом на пьедестале брата отрывок из этого длинного монолога, который начинается так: «О дерзкий Филандр, кто никогда не сможет простить твой промах? и т. д.»

Внешний вид этого хитрого персонажа был столь дурацким, что Марио, без того, чтобы его в точности ненавидеть, любил его высмеивать и угрожать. Он уже отвесил ему несколько безвредных оплеух, но в этот день, видя, что вызов, который он ему бросил, заставил смеяться Лoриану, он нанес ему слишком сильный удар саблей и сбил на газон нос Филандра. Едва этот подвиг был совершен, как мальчик пожалел о содеянном. Его отец любил Филандра так же, как и других персонажей.

Лориана после долгих поисков нашла этот злосчастный нос в траве, и Марио, вскарабкавшись на пьедестал, приклеил его глиной изо всех сил. Но он держался лишь первое время, а на другой день нос был снова на земле! Он приклеил его еще раз, но скрытный Филандр был настолько глуп, что никак не мог сохранить свой нос, и случилось, наконец, что маркиз прогуливался там, а Филандр был без носа.

Марио сознал себя виновным, добрый Сильвен видел его угрызения совести и не стал бранить его. Но на следующий день носа не хватала но только у Филандра, без него пребывала и его сестра Каллире, а еще через день таковыми оказались Филидас и даже сама несравненная Диана!

На этот раз Буа-Доре серьезно взволновался и обратился с горестными упреками к своему мальчику, который принялся горячо плакать, клянясь чистосердечно, что он в своей жизни не разбивал никакого другого носа, кроме этого дерзкого Филандра. Лориана тоже уверяла маркиза в невиновности своего юного друга.

— Я вам верю, мои дети, я вам верю, — сказал маркиз, весь взволнованный рыданиями Марио. — Но к чему это огорчение, мой сын, если вы нисколько не виноваты? Ну вот, достаточно, не плачьте; я вас выбранил слишком быстро, не наказывайте меня вашими слезами!

Они горячо обнялись, но их изумляло это калечение носов, и Лориана заметила маркизу, что какой-то злой и неискренний человек имеет замысел сделать Марио виновным в его глазах.

— Это определенно, — ответил маркиз очень задумчиво. — Поступок из самых гнусных, и я хотел бы иметь автора, чтобы приговорить его к потере его собственного носа. Я заставлю его испытать страх, даю слово!

Однако попытались еще посмотреть на это, как на какое-то ребячество, и подозрения пали на самого молодого обитателя замка после Марио. Но Клендор выразил столь добродетельное негодование, что маркиз должен был утешить и его тоже.

На следующий день не хватало еще двух или трех носов, и возмущенный Адамас приказал нести охрану сада днем и ночью.

Ущерб прекратился, и добрый Люсилио, чувствуя беспокойство Буа-Доре, изготовил итальянскую пасту, с помощью которой терпеливо и умело приклеил все эти носы.

Но кто мог быть автором преступления? Адамас имел подозрение, но маркиз отказывался верить, что кто-либо из его дома был способен на подобную низость; он сваливал вину на какого-нибудь пособника господина Пулена.

— Этот святоша, — говорил он, — поскольку он считает нас безбожниками и идолопоклонниками, вообразил, что мы преклоняемся этим статуям. И все-таки, Адамас, они все совершенно целомудренные и прилично одеты, как надлежит им быть в месте, где прогуливаются наши дети!

— А я говорю вам, что этот ханжа имеет ясно самое большое подлое желание заставить вас бранить господина графа. Потому что все здесь готовы лишиться жизни ради него, так его любят, кроме одной мерзкой особы…

— Нет, нет, Адамас, — пожурил его великодушный маркиз. — Это невозможно! Это слишком гнусно даже для персоны мужского пола!

Начали забывать это крупное дело, когда оно дошло до худшего.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА

С тех пор, как мавританка открыла Адамасу многие восточные секреты составления косметических настоек, мазей, микстур, цвет лица и качество волос бороды и бровей маркиза заметно улучшились. Они могли устоять против ветра, дождя и безумных ласк Марио; к тому же, запах этих косметических средств был более приятным, да и накладывались они быстрее.

Вначале старый Селадон совершал эти процедуры в глубокой тайне, в те часы, когда ребенок где-нибудь резвился. Но поскольку малыш не докучал расспросами, не проявлял неучтивого любопытства, мало-помалу эти великие предосторожности были смягчены, и ежедневное омоложение стало прикрываться более чем простодушными уловками.

Притиранья окрестили освежающими благовониями, нанесение румян называлось уходом за кожей. И Марио решил, что подобные ухищрения составляли часть туалета всех знатных особ.

Поскольку он сам был достаточно кокетлив, им овладело сильное желание тоже обработать лицо по-дворянски; он попросил об этом, и поскольку ему ответили только, что в его возрасте нет нужды в подобной утонченности, он не воспринял это как решительный запрет. Как-то вечером, оставшись на минуту один в комнате приемного отца и увидев на туалетном столике флаконы, он позволил себе прихоть «надушиться» белым и розовым, как делал Адамас с маркизом. Покончив с этим, он решил, что должен сделать брови более темными и широкими, а потом, найдя, что воинственный вид очень идет ему, не смог устоять перед желанием нарисовать над верхней губой хорошенькие черные закрученные усики, а под нижней — красивую эспаньолку.

Он был освещен всего одной забытой на столе свечой, поэтому щедро накладывал краски и не смог тонко растушевать контуры.

Позвонили к ужину; он побежал садиться за стол, очень довольный тем, что выглядит задирой, и старательно сохранял важный вид.

Маркиз не сразу обратил на него внимание, но когда Лориана расхохоталась, он поднял глаза и увидел эту маленькую милую головку так странно преобразившейся, что тоже не смог удержаться от смеха.

И все же добрый маркиз был недоволен и даже огорчен в глубине души. Конечно, Марио и не думал его высмеивать, но то, как щедро он раскрасил себя, слишком явно обличало перед Лорианой существование той палитры красоты, которую, как ему казалось, он так удачно скрывал в своем туалете и на собственном лице. Он даже не решился спросить ребенка, где тот взял эти краски: он опасался слишком простодушного ответа. Он ограничился замечанием, что мальчик обезобразил себя, и что ему надо умыться.

Лориана поняла смущение и беспокойство своего старого друга и подавила свою веселость; но от этого идея Марио стала ей казаться еще более комичной, и все время ужина она отчаянно боролась с припадком безумного смеха, какой бывает у юных девушек, и какой, если его сдерживать, превращается в нервное возбуждение.