Монологи с президентом - Андрей Ильин

– Семушкин! Держи его!

В запястья, в плечи, в колени, в голову вцепились чьи-то сильные, цепкие руки.

Черт!.. Как же…

Перерубленное ребром ладони дыхание прервалось. Дорога, машины, солдаты, БТР, деревья заскользили куда-то вбок. Голова упала, ткнулась в руль.

Всё!

Кончено!..

Темнота!..

* * *

Голоса… Где-то далеко, на периферии сознания. Бубнят о чем-то. Стучат, как молоточками в барабанные перепонки. Тук-тук… И еще грохот. Сильный. Хотя, наверное, это всего лишь шаги. По полу.

Как же так? Как они смогли?.. Хотя понятно как. Но почему так раскалывается голова?.. Из-за удара? Вряд ли… Похоже, они ему что-то вкололи, чтобы отвезти… Куда? Куда-то… Вряд ли в дом отдыха. Попытаться понять… Лежать жестко. Значит, не на кроватке, не на подстеленном матрасе, похоже, просто на полу. Причем не деревянном.

Дальше, дальше… Прислушаться к своим ощущениям, прийти в себя. Медленно, трудно выбираться из химического забытья. Щеке прохладно и шершаво. Значит, точно пол, причем либо земляной, либо бетонный. И запах…

Опять голоса. Но теперь более понятные. Несколько… Много голосов.

Черт, как затекла нога. Но шевелиться нельзя, не стоит. Нужно продолжать оставаться без сознания, чтобы выгадать время.

Опять бубнят… Про что?

– Что-то он… Не очухивается… Не перестарались?..

– Да нормально… Скоро…

Это про него. Про кого еще?.. Ждут. Значит, скоро действие «лекарства» должно закончиться. И начнется?.. Что начнется? Допрос, что еще? Мягкий или жесткий – это уже детали. Но готовиться надо к худшему. К самому.

Кто-то подошел. Толкнул ногой.

Не реагировать, не показывать, что в сознании, быть – телом. Кулем. Надо выгадывать минуты, потому что с каждой из них уходит, выветривается «химия», проясняется сознание.

Голоса. Надо попытаться их различать. Вот этот – басовитый… И тот – с хрипотцой… Сколько их?.. Четыре минимум. Четыре голоса – четыре человека. Четыре – не мало…

Опять пинок.

– Надо воды принести. Крикни там…

Если «там», значит, они изолированы. От чего?.. Лязг. Металлический. Дверь?

Крик:

– Ведро воды притащи. Одна нога здесь, другая там! Шнуром.

Точно, дверь. За ней человек – охранник или часовой. С ним на «ты», значит, мелкая сошка, может, даже срочник. Хотя вероятнее – контрактник. Срочника в такие дела втягивать не будут, он завтра на дембель уйдет и трепаться начнет.

Контрактник. Ну или просто служка на побегушках. Сейчас принесет ведро. И придется прийти в себя. До этого надо успеть…

Чуть разлепить веки. Увидеть сквозь пелену ботинки. Близкие. И там дальше еще. Больше ничего, потому что «мордой в пол».

Нога… Надо шевелить пальцами, чтобы наладить кровоснабжение, чтобы «заморозка» ушла.

Лязг.

– Принес? Плесни на него.

Поток ледяной воды. В лицо. Надо, придется реагировать. Шевельнуться, вздохнуть, чуть повернуться. Расчетливо, чтобы получить обзор. Приоткрыть глаза. Зашарить ими безумно и бездумно, на самом деле внимательно осматриваясь.

Люди. В гражданке. Кто такие? Отсмотреть каждого, вскользь, но внимательно, попытаться вспомнить, понять. Знакомые лица. Очень. Вот этот, кажется, Семушкин… Да, точно он. Только не в камуфляже, а в пиджачке и джинсах. Опасный тип. Потому, что хорошо играл, очень хорошо играл контрактника. Прямо как народный артист. Нет, лучше. Народный артист сфальшивил бы, передавил, красоваться начал, выпячивая свой талант. А этот был органичен, был убедителен.

Что-то говорит:

– Тащи еще воды. И тряпку какую-нибудь, подтереть.

Тон приказной. Здесь он совсем другой – спокойный, глаза умные, и никаких таких дурацких речей. И судя по отношению, по взглядам, он здесь не рядовой боец, если не главный, то точно не из последних. С ним надо ухо держать востро – непростой парень. Сильно непростой!

Другой… Капитан. Тот, что за купюрой тянулся. Здесь он с Семушкиным разговаривает уважительно, если не сказать заискивающе. В глаза заглядывает. Кивает. Приказы его дублирует.

– Ну чего стоишь, тащи тряпку!

Такая иерархия. Такая субординация. Как всё интересно меняется, когда прежние роли отыграны.

Что остальные?.. Да похоже, они все оттуда. Вон те двое – офицеры, курившие подле машины. Тот – еще один «солдат», который жезлом махал. То есть все, что были в непосредственной близости. Остальные, которые на заднем плане, – массовка. Они были далеко и ничего рассмотреть не могли.

Серьезная команда. Профессиональная. Чья? Надо подумать. Пока есть несколько минут. До второго ведра. Чьи они нукеры? Заговорщиков?.. Но зачем? Чтобы понять, кто стоит за Президентом, кто ему плечо подставил? Может быть. Эта информация им не помешает. Вернее, нужна позарез. Потому что ничего еще не кончено, они еще могут сопротивляться, хотя бы ради сохранения шкуры. Для чего должны понимать, кто поддержал «Первого». Кто играет на его стороне. Они? Наверное. Почти наверняка. А если не они, то кто еще? Пожалуй, только один человек, только «Первый». Хотя не понятно, для чего? Разобраться с Организацией, для чего вытрясти из ее работника всю, какую он знает, информацию? Не исключено… Потому что ничего не исключено! Многое будет ясно по вопросам. Которые прозвучат. Обязательно прозвучат! Иначе бы его сюда не приволокли, еще там прихлопнули или где-нибудь по дороге. Раз ему сохранили жизнь, значит, он нужен. И значит, жизнь эта его будет мучительной и… недолгой. Надо собраться. Надо приготовиться.

Лязг двери. Вода в лицо.

Всё, дальше валяться бессмысленно. В голове, спасибо за душ, прояснилось окончательно. Если валяться дальше, они начнут более жесткими методами в сознание возвращать.

Открыть глаза. Уже более осмысленно.

Склонившиеся головы. Голоса.

– Ну, здравствуй, что ли… Не знаю, как тебя звать. Не скажешь?

Не спешить отвечать. В себя приходить. И смотреть, смотреть…

– Чего молчишь? Как звать тебя?

Легкий удар по корпусу. Для острастки. В качестве демонстрации намерений.

Вздрогнуть, поморщиться, хотя не так уж и больно. Ответить:

– Ну пусть будет Федор.

– Ну, Федор так Федор. Как скажешь. Ответь, Федор, откуда ты взялся? Такой.

Какой такой? Что они знают? А что нет? Могли они свести информацию с камер слежения в полицейском участке и эту? Правда, там, в участке он в объективы не лез, всегда лицо прикрывал. И грим… Разные у него были лица здесь и там. Где он еще мог засветиться? В доме, где содержался Драматург? Но там все диски изъяты. Вряд ли они устанавливали дополнительные скрытые камеры. Зачем? Они же никого не ждали. Где еще он мог личиком мелькнуть?.. Вроде нигде. Потому что всегда был с чужим лицом, или в маске, или в шапочке. Вот только здесь. Здесь повязки на нем нет. Сняли. Здесь они могли рассмотреть его во всех подробностях.