"Батарея, огонь!". На самоходках против "тигров" - Василий Крысов

* * *

Идя на подъем по склону высоты, водители выжимали из двигателей все, а приходилось еще и маневрировать, так как высота укрывала нас с запада — но не со стороны Большой Смедыни и Парадубов! Разрывы шедших оттуда снарядов буквально опоясывали обе машины! Рикошетные удары по бортам и корме заставляли вздрагивать самоходку всем корпусом! Но вот интенсивность огня артиллерии значительно снизилась из-за опасения поразить своих. Открыв люк, я стоял в проеме, когда самоходка подходила к немецким траншеям. Развернувшись фронтом на 180 градусов, немцы открыли по нам густой огонь из пулеметов, автоматов, противотанковых ружей! Летели гранаты! Но я как-то даже обрадовался — фаустников во вражеских окопах не было! У немцев было еще мало фаустпатронов, их только начали производить в массовом масштабе. Для экипажей огонь из окопов был не страшен, автоматчики же мгновенно попрыгали на землю и укрылись за корпусами самоходки и танка. Но двое из десантников уже получили ранения. И вот мы надвинулись на окопы! Самоходка начала утюжить траншеи! Автоматчики, опережая нас, рванулись через линию вражеской обороны, ведя на ходу автоматный огонь и забрасывая окопы гранатами! А экипаж танка, проходя вдоль траншей, еще и поливал перепуганных фрицев из двух пулеметов! Наш Сергей Мозалевский тоже длинными очередями из пулемета палил по фашистам, убегающим в лес! Воспользовавшись паникой в обороне противника, проскочившие вперед автоматчики скрылись за холмами. За ними пошли и боевые машины.

Как только мы покинули вражескую позицию, вновь открыла ураганный огонь артиллерия из Парадубов и Большой Смедыни. На подъеме к гребню моторы ревели с каким-то приглушенным визгом, готовые сорваться с подмоторных рам! Обе машины шли на пределе возможностей — не могли развить ни большую скорость, ни тем более маневрировать! Неимоверными усилиями механики-водители все же заставляли их хотя бы чуть-чуть рыскать по полю, что и спасло экипажи от прямых попаданий. Оставалось всего несколько десятков метров, чтобы перевалить через гребень, когда танк внезапно остановился и тут же загорелся! Из командирского люка башни выскочил охваченный багровым пламенем человек! Только один! Немцы сразу же открыли огонь из автоматов и пулеметов! Секущие очереди косили рожь вокруг ползущего по-пластунски танкиста.

— Яша, за гребнем останови машину!

Укрывшись от артиллерии, самоходка сразу остановилась.

— Сергей, бери пулемет, пойдем спасать танкиста! — приказал Мозалевскому, и мы двинулись в сторону горящего танка; к нам присоединились автоматчики, повылезавшие из каких-то ровиков и воронок.

Приблизившись, я узнал в ползущем командира танка. К раненому лейтенанту уже бежало с десяток немцев — решили взять его живым! Однако командир, отстреливаясь из пистолета, упорно полз в нашу сторону! Но когда заговорил пулемет Мозалевского и возле преследователей полыхнули взрывами и осколками две брошенные мной гранаты, немцы залегли, а затем и вовсе развернулись вспять и, отстреливаясь, поползли назад.

Лейтенант от потери крови и ран сильно ослабел, пришлось нести его до самоходки на плащ-палатке.

Сделали перевязку и, подостлав телогрейку, уложили его на днище башни рядом с Петей.

И вот наконец мы прошли позиции немецкой обороны! Мы на нейтральной полосе! Когда вышли из зоны обстрела фашистской артиллерии, я достал карту и стал прикидывать, как лучше пройти к полку, не подставляясь под выстрелы артиллерии и минуя болота и шоссе, которое простреливалось противником. Вдруг из кустарника послышался стон, а потом слабый, будто из-под земли, крик:

— Братцы, спасите! — Видимо, услышав русскую речь, человек из последних сил взывал о помощи.

Наученный изощренными провокациями немцев, я взял с собой двух солдат с автоматами и, держа пистолет наготове, кинулся с ними в кусты. В нескольких шагах мы увидели страшную картину. В тени большого ивового куста, скорчившись, лежал на траве сержант-пехотинец, у него был распорот живот, внутренности выпали на окровавленную гимнастерку. Сержант был худенький, лет тридцати и, на удивление, находился в полном сознании. Я осторожно взял его на руки, донес до самоходки и уложил на танковый коврик на подмоторную броню.

— Братцы, дайте попить, — бледными спекшимися губами полушепотом выдавил сержант.

Быков, схватив танковую флягу, быстро налил воды и поднес кружку раненому, тот с жадностью осушил одну, затем еще две кружки подряд, на лице его, прозрачно-бледном от потери крови, выступили крупные капли пота. Санинструктор из десантников обтер руки спиртом, разрезал на раненом гимнастерку, рубаху и аккуратно заложил в живот вылезшие внутренности, затем забинтовал и укрыл раненого шинелью. Боль и муки его были страшны, даже видеть их было нестерпимо тяжело.

— Братцы, дострелите! — из последних сил кричал сержант, начавший терять сознание.

Но у меня все-таки теплилась надежда: довезем, а вдруг да и выживет человек, хотя видел, что шансов на спасение нет почти никаких, слишком долго пролежал он с открытой раной под палящим солнцем, в пыли, под угрозой смерти, каждую минуту ожидая, что на него наткнутся немцы.

Уложив раненых, посадили десантом уцелевших автоматчиков, и самоходка пошла к своим через большую нейтральную полосу, образовавшуюся с захватом нашими частями трех господствующих высот.

Еще два раза попадали мы под обстрел артиллерии, но сохранили всех людей. За исключением подобранного сержанта, он скончался перед самым нашим выходом к своим.

* * *

К командному пункту полка, разместившемуся на той самой зловещей высоте 197.2, самоходка подошла уже в сумерках. Сразу разыскали медпункт и перенесли раненых. Первыми, с немалым удивлением и радостью, встретили нас майор Шулико и его заместитель капитан Корольков.

— А мы вас уже считали погибшими! С утра ведь исчезла связь! — крепко обнимая меня, взволнованно говорил Иван Георгиевич.

— Радиостанцию у нас почти сразу разбило, потому и молчали целый день, товарищ майор, — ответил я и доложил о наших действиях у Малой Смедыни и Парадубов, о гибели батареи Зотова и отделения автоматчиков.

— Жалко ребят, — с горечью сказал начштаба. — Но тут и не знаешь, кого винить за неточность карты, Волынь ведь до тридцать девятого была в составе Польши. И нам поддержать вас было нечем, все главные силы, в том числе и ваша 3-я батарея, были втянуты в дело, чтобы взять растреклятую высоту. Трудный, долгий был бой, роковой стала эта высота, столько здесь положили людей.

Подошел ближе и Корольков, тоже обнял всех поочередно, крепко жал нам руки.

До сих пор жалею, что не запомнил имени лейтенанта-танкиста, с которым вместе прорывались из окружения, навсегда запомнился этот молодой высокий парень, симпатичный голубоглазый блондин с твердым мужественным лицом.