На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг

– Получается так, – ответил я, давая высказаться Игорю и уже понимая, к чему он клонит.

Он явно не был дураком. Я это понял в первую же неделю пребывания – Лив поделился со мной книгами из своего запаса.

Кафкой и Набоковым.

– Мне сидеть еще долго, поэтому ни хрена не делать и пялиться, как некоторые, в ящик – не по мне. Я создал вокруг себя и для себя почти что настоящую рабочую обстановку… Как в «корпоративной Америке»… На несколько часов в день меня в тюрьме нет! Это, во-первых. А во-вторых, большую часть времени я занимаюсь самообразованием. – При этом он достал из шкафа-локера учебники по программированию. – Свободное время есть, с шефом отношения хорошие, компьютер передо мной, кондиционер только посвистывает… Лучше я узнаю что-то новое и полезное, чем просто буду транжирить время. Так что, включай мозги и делай выводы».

Позиция Игоря сводилась к простому: использовать тюрьму себе на благо. Каждый возможный момент. Не опускаться, как большинство зэков. Не лениться, не психовать, делать невозможное «вопреки».

Так поступал мой чернокожий гаитянский друг и гуру Лук Франсуа Дюверне, предававшийся любимому делу и сочинению музыки в «мьюзик рум»; Рома Занавески, занимавшийся спортом и учивший испанский язык; умничка Майк, нигериец по кличке «Миша», писавший на печатной машинке популярные на воле детективы. Каждый их них являлся исключением из правил. Целеустремленной и сильной личностью, не похожей на тюремных картежников, телезрителей и прочих прожигателей жизни…

Поговорив с Игорем Ливом, я еще раз убедился в правильности своих собственных дотюремных установок.

Оздоровление, самообразование, литературное творчество входило в планы Льва «Штольца». Офисная работа, как и всякая другая, занимавшая много времени, – не входила. Я нуждался в свободном времени больше, чем в семьдесят долларах юникоровской подачки.

Поэтому я решил действовать самостоятельно и нетрадиционно, отбросив проторенные русскими зэками пути-дорожки. Тем более путь индивидуалиста-авантюриста мне всегда удавался лучше всего.

«Недостающую интеллектуальную обстановку, ее подобие или имитацию я получу в библиотеке или тюремной школе», – подумал я.

Написав несколько одинаковых заявлений, соискатель уверенно зашагал в сторону трехэтажного корпуса Отдела образования – «Education Department». По пути я заглянул в «ларек» – одноэтажный барак складского типа с окошечками, как у советских вокзальных касс. На тюремном языке магазин назывался «коммиссарией»[239], а трудящиеся в нем десять грузчиков – подавальщиков считались счастливчиками, имевшими доступ к товару и кондиционерам.

Я постучал в дверь и чудом, буквально через пару минут, получил аудиенцию у худосочной бледной спирохеты с небритым лицом в серой дуболомовской униформе.

Обрадовавшись нежданной удаче, я живенько рассказал о своей первой американской работе. В 1992 году, через три месяца после приезда в США, я устроился менеджером в отдел дамских сумок в нью-йоркский дизайнерский универмаг Century 21, столь любимый русскими иммигрантами и гастролерами «второго эшелона». Следующий 1993 год я проработал замдиректора огромного магазина игрушек Toys'R'Us.

Именно с торговли будущий преступник и рабовладелец Трахтенберг начинал свою американскую эпопею…

…Как и на воле, «нет» мне не сказали, а достаточно вежливо и с непонятной улыбкой попросили оставить заявление. Я понял, что перестарался, рассказывая деревенскому зольдатену о своем бесценном опыте управляющего в нью-йоркской рознице и о количестве подчиненных мне продавцов.

В тюремной «комиссарии» требовались подносильщики и подавальщики: «уууууупс, вышло недоразумение – буду умнее».

Расстраиваться было некогда, да и непродуктивно.

Через полчаса я оказался на приеме у тюремного капеллана имама Сабира, чем-то напоминавшего театрального Мефистофеля с нарисованными бровями из оперы Гуно.

Опыта работы в учреждениях культа у меня не было никакого. Разговаривать с мусульманским священником, к тому же наполовину полицейским, мне доводилось, скажем прямо, нечасто. Я был скромен, благочинен и даже в чем-то набожен, что и требовалось будущему церковному работнику.

Спрашивать «почем опиум для народа» и вспоминать Ходжу Насреддина я в этот раз не стал.

Мефистофель был приветлив, что-то проверил в компьютере и пообещал поставить меня «на очередь»: «Где-то через полгода загляните отметиться! Сейчас вакансии нет!» – расстроил меня капеллан в конце разговора.

Еще через полчаса я зашел в «Отдел образования».

На его первом этаже расположились две тюремные библиотеки – обычная и юридическая. Там же притулились читальные зальчики с подшивками газет, комнаты для машинописи и две учебные мастерские. Второй этаж занимали кабинеты учителей и обшарпанные классы. На третьем этаже хозяйничал «Отдел по досугу и отдыху».

В лучших традициях дворцов и домов культуры там работали кружки изобразительного искусства, каллиграфии, кожгалантереи, бисерный, истории кино, хоровой и даже танцевальный. Для полного счастья не хватало традиционных секций мягкой игрушки, фотостудии и какого-нибудь клуба «Солнышко».

Заведовала трехэтажным очагом культуры пятидесятилетняя Сарра Блейк – ветеран тюремной реабилитации и «Главный супервайзер отдела образования и досуга».

Я ткнулся носом в закрытую дверь ее офиса, где на уровне глаз висела выполненная лобзиком табличка с именем и должностью, а ниже прилепленная тейпом неприятное для меня объявление, что миссис Блейк в настоящий момент находилась в отпуске.

Ее замещал Роберт Гринвуд.

Я бросился вниз к кабинету мистера Гринвуда – «специалиста по образованию и суперинтенданта библиотеки».

Соискатель работы совершенно взмок из-за этой поисковой беготни – синтетическая защитная рубашка прилипала к спине и животу.

Моя нервная система взбунтовалась.

Учитывая свои предыдущие ошибки, на этот раз я был скромен, конкретен и заранее трудолюбив. Разговор-интервью с завбиблиотекой, незлобивым усатым сорокапятилетним толстяком с чувством юмора занял целых пятнадцать минут!

Роберт Гринвуд мне понравился – он резко отличался от других тюремных работников: в нем ощущались определенный интеллект и запрещенная надзирателю доброжелательность.

– Ну что ж, есть у меня местечко для тебя! Ты – счастливчик! – улыбнулся в гусарские усы офицер. – Давай заявление, я подпишу. Подождешь недельку приезда миссис Блейк, она его завизирует, а потом отдашь канцлеру Робсону. Проблем не будет! Поздравляю!

– А нельзя без утверждения? – взмолился я, увидев, что такая замечательная работа готова сорваться с крючка из-за отсутствия тетеньки-шефа.

– Нет, порядок есть порядок, – по-армейски ответил Блейк. Лет двадцать он отдал службе американской родине: сначала морским пехотинцем, потом тюремным педагогом и библиотекарем. – Хотя, давай сделаем так… Я сейчас пошлю «и-мейл» твоему канцлеру, что ты ждешь формального утверждения. В крайнем случае поработаешь временно в каком-нибудь другом месте, а потом переведешься в библиотеку. Don't worry[240], Трахтенберг!