Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

А окна были во всю стену — трех метров в высоту и до пятнадцати в длину. Само собой, повсюду стояли кондиционеры. Все помещения для приемов и работы размещались в двух нижних квартирах, а личные апартаменты — на втором этаже, где еще спала крепким сном Мария Саргантана. Все окна квартиры выходили на море.

— Сколько же всего комнат в вашей квартире? — спросил я.

— Двадцать две, — ответил он гордо, как ребенок, показывающий кому-то особенно красивую игрушку. — Знаете ли, мне нужно много места. В Буэнос-Айресе наша вилла насчитывает тридцать две комнаты. А теперь пойдемте-ка в мой кабинет.

Его кабинет располагался позади двух комнат с секретаршами и был полностью выдержан в темно-зеленых тонах. С темно-зеленым прекрасно гармонировала темно-коричневая старинная мебель. Огромный письменный стол был пуст. На нем возвышался один-единственный телефонный аппарат, правда, многофункциональный. Когда я вошел, с кресла, стоявшего перед письменным столом, поднялся посетитель. Он был высокого роста, волосы его были светлые и жидкие, а на лбу слева виднелся шрам. Это был «ищейка» Отто Кеслер.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул я.

— Я тоже весьма рад. — Кеслер был начисто лишен чувства юмора. — Я бы вам позвонил и спросил, удалось ли вам узнать что-нибудь новое. Тогда мы бы условились о встрече.

— Будьте добры отставить здесь разговоры на тему ваших расследований, — резко оборвал нас хозяин дома. Он уселся за письменный стол под картиной Моне, знакомой мне по художественным альбомам. — Я попросил господина Кеслера тоже пожаловать ко мне нынче утром, поскольку уже имел с ним дело. То, что я собираюсь вам сообщить, представляет интерес для вас обоих.

— Сегодня я приглашен на яхту мсье Трабо, — сообщил я Кеслеру. — Но у Лакросса я уже побывал. Так что он знает все, что мне удалось установить.

— Тогда я потом к нему заеду, — сказал Кеслер. Вид у него был какой-то отсутствующий, рассеянный. — Большую часть сведений о фирме «Куд» в Шварцвальде и о махинациях с английским фунтом мистера Килвуда и господина Хельмана, короче, все, что я доложил в Дюссельдорфе, я получил от сеньора Саргантана. Разумеется, все эти сведения я скрупулезно перепроверил — у меня нет оснований не доверять вам, сеньор Саргантана, но я просто обязан был это сделать.

— Само собой. Да ведь я и дал вам только общие наметки, — сказал аргентинец.

— Кстати, вчера вечером Килвуд опять нализался как свинья.

— Да, в казино… — начал я, и Кеслер кивнул.

— Я уже слышал об этом. Один из полицейских со мной в дружеских отношениях. Отвратительная была сцена. Кто доставил Килвуда домой?

— Фабиани и Тенедос, — ответил аргентинец. — Но если вы полагаете, что Килвуд устроил сцену лишь вечером, то вы заблуждаетесь. Он явился сюда, когда мы с Марией еще только собирались к Трабо, и уже был пьян в стельку. Мол, ему срочно надо поговорить со мной. Мол, знает меня лучше, чем остальных. И не может больше носить это в душе.

— Что «это»? — перебил я.

— Свою вину, страшную вину, тяжким грузом висящую на нем.

— Вину в чем?

— В смерти Хельмана, — сказал Хосе Саргантана. После чего процитировал тот стишок о носороге.

— И теперь вы хотите скорей на дерево залезть, — сказал я.

— Да, — сказал Хосе Саргантана. — Хочу. Терпеть не могу бояться. — Он повернулся к Кеслеру. — Я сообщил вам свои предположения — вы их проверили и нашли правильными. Я сообщил вам также, что Килвуд — пьяница со стажем. Но то, что он учинил в последние дни, уже нельзя назвать пьянством, даже алкоголизмом нельзя. Да вы и сами вчера имели возможность его лицезреть, — эти слова были обращены уже ко мне. Я кивнул. — Попробуйте поднести горящую спичку к его рту — она полыхнет пламенем. — Саргантана потер подбородок. — Не так-то просто теперь будет залезть на дерево, — сказал он. — Потому что в любом случае разразится скандал. А мы с Килвудом не только друзья, но и компаньоны. До сего дня. И правда в любом случае выплывет наружу. Килвуд сейчас жаждет исповедаться. И вчера еще, когда приехал ко мне, хотел излить душу. Сперва хотел прямо ехать в полицию. Я его еле удержал.

— А почему?

— Я же вам сказал, что я хочу на дерево залезть, если злобный носорог — читай: закон, справедливость, в общем, называйте, как хотите — в меня нацелит острый рог. И я решил, что лучше передам все, что узнал от Килвуда, вам. Мне не хочется вступать в прямой контакт с полицией. Это для… Для человека… — Он вконец смешался и впервые вызвал у меня какую-то симпатию. — Человеку моего положения, попавшему в такую историю, нужны друзья или посредники, которые бы отодвинули его на задний план. Мне необходимо оставаться на заднем плане, насколько это вообще возможно. Вы обсудите с французской полицией, что делать дальше. Можете спокойно сказать, что я попросил вас посредничать. Начальство этого мсье Лакросса наверняка проявит понимание. В настоящее время между моими заводами и Францией осуществляется грандиозная сделка. Франция хочет инвестировать в Аргентине. Нужно ли продолжать?

Мы с Кеслером дружно мотнули головой. Я подумал: «Вот, значит, как делаются такие дела в этих кругах». Кеслер же ничему не удивлялся, — видимо, привык.

— Ну, так что же? — спросил он.

— Ну, Килвуд явился сюда пьяный и лил тут слезы. Я привел его в эту комнату. А он хотел во всем признаться, непременно признаться! И придумал прелестный номер: устроить международную пресс-конференцию! Это уж совсем не в моем вкусе. Мне кажется, такое никому не пришлось бы по вкусу, даже вашему министерству, господин Кеслер.

Тот только мотнул головой. На нем был тропический костюм цвета хаки и сандалии.

— Так что же поведал вам Килвуд? — спросил я.

Саргантана нажал на кнопку в торце стола. Один из ящиков с магнитофоном внутри выдвинулся вверх. Из другого ящика Саргантана вынул несколько листов машинописи — оригинал и копию рукописи — и протянул их нам.

— Чтобы его как-то утихомирить, я сказал Килвуду, чтобы он наговорил свою исповедь на пленку. А потом уже сам переписал это на машинке. Извините меня за опечатки, но ведь я не мог поручить эту работу секретарше. И он подписал оригинал и копию, — после того, как я пообещал ему передать то и другое в полицию.

— Почему он сам не явился в полицию с повинной? — спросил я.

— Потому что смелости не хватило. Он хотел признаться и потом наложить на себя руки, — сказал Саргантана. — Уверяю вас, у него начинается белая горячка. Во всяком случае, именно он вчера вечером говорил здесь, в этой комнате. Можете одновременно следить по тексту. — И Саргантана включил магнитофон.

— Это говорит… Джон Килвуд. И то, что я скажу… это… это признание. Клянусь, что это я довел до самоубийства Хосе Саргантана… Чушь… Герберта Хельмана…