Любовь плохой женщины - Роуз Шепард

Его мысли обратились к более приятной теме — к его обители в Ноттинг-Хилле. Это была элегантная, заставленная книгами квартира на первом этаже высокого белого дома, который самовлюбленно смотрел как в зеркало на свою точную копию на другой стороне площади. Дэвид испытывал глубокую уверенность в том, что именно в этой квартире, за письменным столом у окна, тихими воскресными днями он будет наконец писать свой Роман.

Несколько дней акклиматизации, неделя или около того в Италии в компании с этой ведьмой Хендерсон (Дэвид называл ее так по-дружески; он был достаточно высокого мнения о глупой корове) и другими горгульями из газетного мира, все — большие шишки на Флит-стрит, — и он почувствует себя новым человеком.

Или, поскольку от себя не убежишь, захочет новую женщину.

В самолете, где опытные стюардессы с глубоко въевшимися улыбками усадили его на место, Дэвид, желая развлечься, вынул из кармана письмо сестры. Джеральдин ждала встречи с ним, она считала часы. И Джон тоже, и дети, Люси и Доминик, были вне себя от восторга. В сентябре он обязательно должен провести у них уикенд. А пока она хотела бы предупредить его о кислородном голодании. Это опасное состояние угрожает любителям выпить, когда они предаются своей страсти в воздухе. Гипоксия средней степени тяжести напоминает интоксикацию, характеризуется эйфорией, ослаблением умственных способностей и нарушением координации. Потом губы, ногти и мочки ушей синеют, и тогда необходимо воспользоваться кислородной подушкой.

Что ж, когда он летел на самолете в предыдущий раз, с его умственными способностями да и с координацией все было в порядке. А нос и мочки ушей были розовее розового. Дочь миллионера с удовольствием выпила бы за это!

Поэтому Дэвид не отказался, когда к канапе с зернистой черной икрой ему было предложено шампанское известной марки, — невзирая на угрозу гипоксии.

Наоми Маркхем готовила по сборнику рецептов. Потому что по-другому она не умела. Об импровизации речи не было, поскольку кулинария оставалась для нее эзотерическим занятием, рецепт был мистикой, волшебным заклинанием, а без цветной иллюстрации Наоми не имела бы понятия, что именно должно получиться в результате.

Когда Наоми надела стеганые рукавицы, присела перед духовкой и вытянула противень с кастрюлей, она чувствовала себя домохозяйкой из телевизионной рекламы. Правда, если улыбающиеся, самоуверенные рекламные домохозяйки, идеально причесанные, предъявляли камере свои кулинарные и стоматологические шедевры, то Наоми ни за что не решилась бы показать всей стране свои макароны по-каталонски и измученное лицо. Она была уверена, что с макаронами что-то не так, но что именно и почему, она не знала. Они выглядели сухими, склеившимися, в них не было пышности и глянца, обещанных иллюстрацией.

«Я ничего не умею, — сказала она себе, сдаваясь. — Я ничего не умею. От меня нет совершенно никакой пользы».

И где же Алекс? Вот каждый раз так: когда она готовит что-нибудь особенное, он обязательно задерживается. Скорее всего, он зашел в паб. После работы он иногда заходил в «Анджел» выпить пинту-другую и поболтать с товарищами. Это было маленьким удовольствием в конце трудового дня, и Наоми знала, что обижаться здесь не на что. Однако обида исходила не из головы, она поднималась откуда-то из глубины, из недоброго и недостойного угла, непрошеная, настойчивая.

От хозяйственных хлопот Наоми разгорячилась и разволновалась, августовская духота тоже действовала на нее подавляюще. Несмотря на открытое окно, не чувствовалось ни ветерка, ни малейшего движения воздуха, ни единого поцелуя жизни между домом и садом. Листья не шевелились; они вяло свисали с веток.

Недостаток уверенности в себе проявлялся у Наоми очевиднее всего именно в вопросах домоводства. Она постоянно сверялась с инструкциями на банках, пакетах, коробках порошка, аэрозолях и флаконах; она до последней буквы следовала примерным меню на неделю, во всем полагаясь на книги; строго отмеряла указанное количество ингредиентов — столовую ложку этого, чашку того; к каждой новой задаче подходила со страхом неудачи; своим инстинктам не доверяла ни капли. Наоми была озабочена предписанной температурой воды, точным размером кубиков моркови. Вероятно, она была единственным человеком в мире, который при нарезке кабачка для жюльена пользовался спичкой в качестве мерки.

Ну а потом, когда ничего не получалось как надо, когда раковина расцветала мыльной пеной, соус съеживался до кукольных порций, а суфле превращалось в лепешку, она корила себя не за отсутствие самостоятельности, не за нехватку здравого смысла, а за неспособность точно следовать рецепту.

Все это оказывало на Наоми такое парализующее действие, что элементарное заваривание чая превращалось для нее в длительный и утомительный процесс. Поэтому приготовление макарон по-каталонски вовсе не было простой задачей.

Наоми достала из ящика ложку, проткнула почерневшую корочку из тертого сыра, отчего изнутри вырвалась ароматная струя пара, и стала ковыряться в макаронах. Отдельные макаронины запеклись и стали твердыми, но в нижней части кастрюли Наоми обнаружила жидкую размазню. Винить Алекса было несправедливо, поскольку его опоздание никак не повлияло на приготовление блюда, но она все равно его винила и уже отрепетировала, как встретит его с нежными укорами, как мягко побранит его — но ни в коем случае не станет «пилить», нет, в ее тоне будет подразумеваться прощение и кротость. И тогда Алекс попросит у нее прощения. Он объявит себя бесчувственным животным, подхватит ее на руки и будет утешать. И ее огорчение пройдет — просто потому, что она услышит извинения, потому что Алекс возьмет всю вину на себя и будет стараться эту вину загладить.

Слишком часто во внутренних диалогах Наоми ее собеседники простирались перед ней ниц и признавались в ужасных несправедливостях, содеянных ими по отношению к ней, несчастной Наоми. Если бы Наоми попросили обратиться к миру с одной-единственной фразой, она бы сказала: «Извинитесь!» Но те люди, которые действительно были к ней несправедливы — ее отец, ее мать, дядя Хью, — не были способны на искреннее раскаяние, и поэтому за всех приходилось расплачиваться хорошим людям вроде Алекса.

Огорченная неудачей с макаронами и опозданием своего любимого, которому следовало быть рядом в трудную для нее минуту, Наоми ушла в ванную комнату. Там она набрала себе ванну, добавила туда лимонного масла, подобрала волосы и заколола их в нескольких местах и потом грациозно опустилась в теплую воду.

Здесь Алекс и нашел ее получасом позже. К этому времени она уже выглядела и чувствовала себя как ребенок, отупевший от слишком долгого сидения перед телевизором. Несмотря на бесконечное жужжание вентилятора, тесная ванная была наполнена паром, который, конденсируясь, бежал ручейками по холодным, твердым кафельным и зеркальным поверхностям.

— Что случилось? — спросила Наоми заплетающимся языком. Она подбирала волосы, прядка за прядкой ускользающие из заколок. — Ты ходил пить с Питером, да?

Выражение «ходил пить» почему-то рассердило Алекса (возможно, из-за того, что в такой формулировке его основным мотивом становился алкоголь). Но в любом случае он не был в пабе.