1919 - Игорь Николаев

Теперь на топливе можно было не экономить — лишь огонь был в силах остановить последнюю, самую яростную, самую сумасшедшую атаку немцев. Мартин сжимал раструб своего аппарата, чувствуя раскаленный металл даже сквозь толстые перчатки, подбитые асбестом. Пламя, словно огромная метла, подметало все вокруг, жадно облизывая землю, камни, бетон и людские тела.

Лейтенант Дрегер знал, что делает, когда, несмотря ни на что, приберегал огнемет на самый крайний случай, и расчет оправдался.[110]Если подсчитать общее число жертв войны, то на долю огня приходятся ничтожные проценты общих потерь, но здесь дело не в поражающих свойствах оружия. Огнемет может достать там, куда не проникнет никакое иное оружие, а еще он будит в человеке один из самых древних страхов — ужас первобытного создания перед неукротимым красно-желтым зверем, которого нельзя убить, невозможно напугать. Машина огня побеждает не только смертью, но и паникой.

Мартин остановил немецкую атаку, не в одиночку, конечно, но именно его ужасное приспособление задержало гуннов, позволило саперам забросать их последними гранатами, расстрелять из винтовок и пистолетов. А затем австралиец услышал это, услышал и почувствовал.

Для новичка, впервые оказавшегося в бою, все окружающее представляет невообразимую какофонию, травмирующую органы чувств. Со временем, если новобранец переживет хотя бы три боя, он научится отодвигать на второй план все несущественное, вычленять по-настоящему важное и опасное. Мартин был достаточно опытным и умелым солдатом, он сразу услышал тихий, почти незаметный на фоне страшного побоища стук, сопровождающийся музыкальным звоном. И два удара, несильно, почти нежно толкнувшие его в спину.

Баллон был пробит. Сражаясь, Мартин щедро расходовал горючую смесь, но в емкости оставалось еще достаточно раствора, чтобы сжечь оператора, как соломенную куклу, несмотря на костюм «Mk.18». Вокруг витал едкий химический запах, мгновенно забивший обычную, привычную вонь поля боя, скипидар шибанул в нос, словно разрывая слизистую жесткой щеткой. Беннетт понимал, что у него буквально несколько мгновений, прежде чем адская смесь, хлещущая через пробоины, воспламенится от соприкосновения с воздухом, но парализующий страх сковал его члены. Мартин кружился на месте, не чувствуя ног, и пытался сбросить баллон, но онемевшие пальцы лишь скользили по металлу застежек и коже ремней. Он не мог расстегнуть крепления, а времени, чтобы снять перчатки, уже не оставалось. И Мартин закричал, страшно, надрывно, как может кричать лишь человек, который видит неизбежную и страшную погибель.

За спиной хлопнуло, негромко, с присвистом, поясницу и ноги словно окунули в ледяную воду, запахло жженой кожей костюма, как будто кто-то пересушил ботинки у раскаленной печки. Мартин в панике хлопал руками по поясу в поисках пистолета, чтобы хотя бы застрелиться, но браунинга не было. Наверное, он уронил пистолет, когда помог Шейну. Невыносимый жар опалил спину, огнеметчик упал на колени, раскинув в стороны руки, ожидая мучительной смерти. Беннетт снова дико закричал, обратив лицо в маске к небу, словно посылая проклятие всем ангелам и высшим силам.

Шейн возник перед ним, как демон — черный, окровавленный, с оскаленными зубами, дико вращая глазами под широкими полями каски. Первым делом янки от души ударил товарища в челюсть, чтобы не мешал. Мартин так и не понял, что Даймант сделал после — расстегнул ремни, разрезал их своим кинжалом или просто разорвал невероятным, запредельным усилием. Застонав от натуги, с разворота, Шейн отбросил в сторону баллон, истекающий жидким огнем. Пламя перекинулось на руки американца, но тот, не обращая на это внимания, толкнул Мартина на землю и упал сверху, прикрывая собой.

Чертова заплечная бочка взорвалась несильно, но красиво, ничего не скажешь, почти как фейерверк на День благодарения. В другое время Шейн оценил бы это зрелище по достоинству, но только не сейчас. От боли и шока австралиец впал в невменяемое состояние, он отчаянно дрался с янки, насколько позволяли силы и ожоги. Шейн отвесил несчастному еще одну затрещину и попытался потушить огонь. Даймант забрасывал землей тлеющий костюм огнеметчика, набирая полные горсти земли, нашпигованной осколками и гильзами, не обращая внимания на боль в исцарапанных, израненных руках.

Кое-как он потушил Мартина, оставалось надеяться, что тот получил не слишком сильные ожоги. Вся спина и ноги огнеметчика представляли собой ужасающее зрелище — грязные черные лохмотья, обильно исходящие дымом, но где заканчивается кожа костюма и начинается собственно тело Беннетта, Шейн сразу не смог понять. Соответственно, не смог и оценить непосредственный ущерб здоровью товарища. А через мгновение американцу стало не до того.

Атака продолжалась. Огнемет частично сбил ее, но среди бошей остались готовые испытать судьбу и выполнить приказ. Шейн в панике огляделся. Дробовика под рукой не было, отбиваться от врагов одним кинжалом глупо, гранаты он давно израсходовал.

Гранаты… Последние две бомбы Миллса, что он использовал, откуда Шейн извлек их?..

Перед боем, во время сборов, Мартин посоветовал использовать револьверную «сбрую» для гранат, но Шейну стало жаль потраченных сил. Он убрал только два ствола и из чистого упрямства предпочел изнывать под дополнительной тяжестью. Дальше был бой, верный винчестер всегда под рукой, и солдат быстро забыл о новой детали экипировки.

Черт побери, он по-прежнему вооружен!

Верхняя пара смит-вессонов застряла. Увидев врагов совсем близко, Шейн рванул изо всех сил, и ременная сеть подалась в треске скверных ниток. Никогда еще янки не испытывал такого облегчения, даже когда сторожил склад с контрабандой и недосчитался целого ящика швейцарских часов, а затем счастливо нашел. Сейчас жизнь его висела на волоске, но оставалась и возможность эту жизнь защитить. И, кроме того, Даймант уже дошел до той стадии ярости, когда возможность навредить врагу кажется куда более значимой целью, нежели сохранить собственную жизнь.

Иногда сознание играет с человеком странные шутки. Шейн был ранен и обожжен, потерял много крови и страдал от жажды. Боль, истощение, страх, наконец, ударили по его психике, странно и причудливо преломив восприятие мира. Все окружающее оказалось словно в тумане и дыму. Впрочем, может быть, так и было на самом деле — на поле боя хватало дыма, хотя бы от догорающего огнеметного баллона, да и до того Мартин неплохо поработал, поджигая все вокруг. Из этого дыма появлялись смутные, размытые фигуры врагов, представлявшихся Шейну сгустками демонической силы. У бошей, пытавшихся его убить, больше не было ни определенной формы, ни оружия — только клочья тумана и дыма, наделенные злой волей и желанием погубить его, Дайманта. И американец стрелял, снова и снова взводя курки одеревеневшими пальцами, чувствуя, как отдача прокатывается по обожженным рукам и бьет куда-то в шею, под шлем, стиснувший голову пудовой тяжестью. Он уже не думал о бое, о смерти, о врагах, Шейн просто стрелял в туман, пытаясь хоть на несколько мгновений отогнать дымные щупальца, стягивающиеся вокруг.