Гюстав Флобер - Анри Труайя

В тот же вечер Эдмон де Гонкур, вернувшись из ресторана, пишет в своем «Дневнике»: «Чем больше Флобер стареет, тем более становится провинциальным. В самом деле, если вытащить из моего друга быка, рабочую, вкалывающую лошадку, производителя книг по слову в час, то оказываешься один на один с человеком столь обыкновенным и столь мало оригинальным!.. Черт побери! Его мещанский ум схож с умом любого другого – то, что его, не сомневаюсь, бесит в глубине души. Он скрывает эту схожесть за неожиданными парадоксами, избитыми аксиомами, революционным мычанием, грубыми опровержениями. Кажется, он плохо усвоил даже общепринятые представления… У бедняги кровь сильно приливает к голове, когда он разговаривает. То ли, думаю, от бахвальства, то ли из-за пустословия, то ли из-за гиперемии, но мой друг Флобер почти искренне верит в ложь, которую проповедует».

Не подозревая о том раздражении, которое его многословие, софизмы и несдержанность вызвали в друзьях, Флобер 17 мая возвращается в Круассе с большим планом в голове. Недавний разговор с Корвало вдохновил его; он хочет бросить все дела, чтобы переписать «Слабый пол» Луи Буйе для того, чтобы пьеса друга увидела наконец огни рампы. Но его первое желание по приезде – сходить в комнату матери. Рядом с мебелью, которая стоит на прежних местах, он чувствует себя заброшенным человеком. Разложив чемоданы, он пишет Каролине: «Ничего не могу тебе сказать, моя дорогая Каро. Разве только то, что дом кажется мне очень большим и пустым! И то, что мне очень хочется увидеть свою девочку. Нянечка посылает ей воздушный поцелуй».

На этот раз Флобер одержим театральными подмостками. Не может быть и речи о том, чтобы продолжить «Бувара и Пекюше», которому «дана отсрочка». Все его внимание сосредоточено на «Слабом поле», первая сцена которого завершена 21 мая 1873 года. «Что касается стиля, то мне хотелось бы достичь естественности разговора, а это очень непросто, когда хочешь придать языку решительность и ритмичность, – пишет он в тот же день Каролине. – Давно уже (скоро как год) я не писал, и мне приятно придумывать предложения». И еще: «Твой старый Ротозей,[541] твоя старая Нянечка завязла в драматургии. Вчера я работал восемнадцать часов (с половины седьмого утра до полуночи!). Вот такие дела. Я даже не вздремнул днем. В четверг я работал четырнадцать часов. У Сира голова идет кругом. Хотя считаю, что театральная пьеса (при условии, что план ее хорошо разработан) должна писаться на одном дыхании. Этим достигается движение; исправления делаются потом».[542]

Лемерр выплатил ему тысячу франков за эльзевировское[543] издание «Госпожи Бовари». Флобер спешит купить на эти деньги прозрачные занавески на окна, салфетки, простыни, клеенку, шкафчик для провизии, поскольку дом в Круассе, по его словам, «в таком упадке, что до боли сжимается сердце». С конца мая месяца он так «в поте лица трудится» над «Слабым полом», что собирается закончить за три недели. Но эта работа не доставляет наслаждения. «Какое неприятное дело писать так, чтобы подходило для сцены! – пишет он Жорж Санд. – Нужно щедро использовать эллипсисы,[544] повисания, вопросы и повторения, если хочешь достичь движения, – и все это само по себе очень некрасиво. Но я расстараюсь и думаю, что напишу теперь живо, так, что будет легко играть». И откровенно пишет госпоже Роже де Женетт, что искренне желает успеха этому минорному произведению по двум причинам: «1-я: заработать какую-то тысячу франков; 2-я: разозлить дураков».[545]

20 июня в Круассе он встречает издателя Шарпантье, которому после некоторых колебаний продает права на «Госпожу Бовари» и «Саламбо». В начале июля в уединении его настигает Карвало. Флобер читает ему «Слабый пол», которому театрал аплодирует: «Показалось, что он остался очень доволен, – пишет Флобер Жорж Санд. – Он верит в успех. Но я так мало полагаюсь на искренность этих хитрецов, что сомневаюсь. Я без сил и сплю теперь по десяти часов ночью, не считая пары часов днем. Только так мой бедный мозг отдыхает».[546] Однако интеллектуальное бездействие ему не по душе. Когда Жорж Санд говорит об «удовольствии ничегонеделания», он возражает в ответ: «Если я не держу в руках книги или не мечтаю написать ее, то начинаю ужасно скучать. Жизнь, кажется мне, можно переносить, только когда обманываешь ее». И делится с подругой тем, что, увлекшись театральными словесными упражнениями, собирается теперь написать пьесу собственного сочинения: «Поскольку я привык в последние полтора месяца смотреть на вещи с театральной точки зрения, думать диалогами, то принялся за план пьесы, которую назову „Кандидат“».[547] Эта пьеса представляется ему сатирой на политические нравы. Он отыграется на всех партиях: друзьях графа Шамбора, ориенталистах, реакционерах, республиканцах. Его герой господин Русслен будет трусливым буржуа, вовлеченным в предвыборную лихорадку. «Я отдам себя на растерзание черни, власти меня вышлют, духовенство проклянет»,[548] – предрекает Флобер. Сама эта мысль подстегивает его.

В самом деле, вся Франция сейчас охвачена идеей «объединения», примирения графа Шамбора с графом Пари. Флобер хочет, чтобы поддержали Республику во избежание «кошмара» монархии и клерикализма. «Объединение» представляется ему «практической глупостью и историческим невежеством». Бичуя в своем «Кандидате» политиков низшего ранга, он совершает несколько коротких путешествий, надеясь найти пейзажи, на фоне которых будет разворачиваться действие «Бувара и Пекюше». И думает, что нашел дом двух своих чудаков в Удане. Вдохновленный, он спешит, работая над пьесой. Он возмущен тем, что Мишеля Леви, предателя, афериста, «сына Иакова», только что наградили орденом Почетного легиона. 29 октября удручен, получив известие о смерти Эрнеста Фейдо: «Для него это, впрочем, и лучше». Он испытывает чувство облегчения, когда из-за отказа графа Шамбора вернуться во Францию без белого флага, украшенного геральдическими лилиями, проваливается план реставрации монархии. Это еще один повод для того, чтобы поторопить «Кандидата». Он надеется закончить пьесу к концу года. После чего собирается вернуться к «серьезным вещам», то есть к роману. «Театральный стиль начинает мне надоедать. Эти короткие фразы, эта постоянная игра раздражают меня, как сельтерская вода, которая сначала будто приятна, но скоро начинает отдавать тухлым», – пишет он Жорж Санд 30 октября 1873 года. А три недели спустя объявляет о победе Каролине: «Я закончил „Кандидата“! Да, мадам, и думаю, что пятый акт не самый плохой. Но я без сил и лечусь. Самое время остановиться, или же нужно, чтобы кто-то остановил меня. Пол в квартире начал качаться у меня под ногами, как палуба корабля, я задыхался».