Ячейка 402 - Татьяна Дагович

«Уже достаточно тепло», – сказала она себе самой. Странно, что до сих пор ни разу даже не прикоснулась к морской воде. Разделась быстро. На полсекунды тело обнял воздух, жёсткий и тёплый, и она вбежала в воду. Водоросли и ил скользнули под ступнями, оттолкнулась, поплыла на животе. Брызги налетели сверху, смочили волосы, вода залилась в нос. Губы оставались на грани воды, как в поцелуе. Взлетела с волной, падала в открывшуюся между двумя волнами пустоту, а ушедшая катилась за спиной дальше, к берегу; и следующая, омыв лицо, уже стекала. Она закидывала голову и кричала, голос сливался с шумом. Видела через капли безмятежно летящих уток и чаек, не успевала подготовиться к новой волне. Вытягивала руки, уходя вниз. Там тихо. Зелено, течёт, мутно. Кувыркалась. Выныривала под другую волну, выше прежних, надвигающуюся жёлтой стеной. Стена рухнула на неё, увлекла в своё вращение и вышвырнула на ровную гладь между валами. Дышала с удовольствием, готовилась к следующей.

Успокоившись от первого восторга, поплыла на глубину, где волны шли спокойнее – крупные, тёмные и пологие. Поднималась и соскальзывала с них вместе с остальной растворённой в воде жизнью: всякими рыбами, медузами, водорослями, ежами морскими, звёздами. В ушах шумел мокрый ветер, так же ровно, как прибой. Линия горизонта выделялась чётко, точно шариковой ручкой прочерчена. Ложилась на спину. Вода накатывала на лицо. Что-то скользило по коже спины. А наверху лежало небо.

Стало холодно, когда вышла. К сморщенным пальцам лип песок, приставали обрывки водорослей. Была обессилена. Не одеваясь, завернулась в прохудившееся одеяло; села, скрестив ноги. Смотрела. Дышала. Было смешно. Облизывала соль с губ. Отдыхала дрожа – спутанные со всякой дрянью волосы тряслись у самых зрачков. Она была в море, море было в ней – в носу, в ушах, во рту, во влагалище. Такой мягкий зверь, большой и мягкий, шевелящийся под тёмной кожей зверь. Ресницы слиплись треугольниками. От гальки и песка на коже оставались красные пятна, как засосы.

Согревшись, пошла купаться ещё. Вода успокоилась, и она тихо плавала, лениво болтала ногами, почти в темноте. Море щадило её, не обижало. Сознание сливалось с едва различимым плеском. Ей послышалось, что вдалеке заплакал младенец, но догадалась – это говорят дельфины. Поднимала растопыренные, в брызгах, пальцы. Отражаясь от поверхности, растекались её смешки, шёпот, бесполезные признания. Среди них вдруг расслышала шёпот чужой: недалеко от неё плыла ещё одна. Голова над водой была так странно красива, что захватывало дух: кожа светилась луной, глаза были похожи на глаза прекрасного зверя. Из воды поднялась рука, помахала ей, она помахала в ответ, но голова уже ушла под воду и больше не появлялась. Позже догадалась, что это была русалка, – когда-то они встречались, но тогда русалка выглядела хуже. Больше не встретятся. Когда стало совсем темно, она вышла, едва не шатаясь, и растянулась на песке. Протянула руку к липкому одеялу.

Долго грелась у костра.

В последующие дни не купалась. Не запрещала себе, скорее забыла – мысль о купании не приходила ей в голову. Главное – шла. Дальше. По траве или по кромке воды. После того как мокасины развалились, обуть всё равно было нечего. Море бормотало слева, соединяло ритм своего прибоя с ритмом её шагов. Поднималось, опускалось. Как лёгкие, захватывающие струи воздуха. День. День. День. День. Растворённые в воде дни. Разведённые недели, месяцы, некоторые временные единства, не заключённые в цифры.

Проснулась поздно, с ощущением, что что-то снилось – впервые за много дней. Поднявшееся солнце светило ярче возможного, из-за того, что на него вот вот должна была наползти густая туча, по цвету – снежная. Штормило, гул ветра то и дело разбивался ударами волн. Потянувшись, села на корточки и посмотрела в бугристую водную даль – море свернулось жгутиками волн, как кислое молоко. Затёкшие ноги покалывало. Смутное беспокойство отступило, когда вспомнила, что снилось, – рамы со стёклами, плывущие по воде. Размытые воспоминания.

Насмотревшись на шторм, пошарила рукой в холодной золе и вытащила два клубня – бог его знает чего… что растёт здесь. Клубни были горькими, но ей нравилось их жевать. После завтрака натянула невесомый рюкзак с одеялом и отправилась в путь. Вскоре солнце скрылось, и пошёл снег. Он падал крупными хлопьями и таял на траве. Приходилось щуриться, чтобы не залепило глаза. Шла быстрее. Одежда намокла. Её крупно трясло, но она не чувствовала холода – только мокрую свежесть – и улыбалась. В голове плавали воспоминания: не события или люди, а ощущения, тёплые и упругие, и ей было светло. Стирала со лба воду с прилипшими волосами. Приходилось удаляться от берега, чтобы не захлестнуло волной. Время от времени рука сама отмахивалась от хлопьев, словно желая отодвинуть гардину, мешающую смотреть на знойный пейзаж, или отодвинуть ветер, который, ещё немного, и поднял бы её, и понёс бы обратно. Грохот был спокойнее слабых клавиш, играющих в мозгу: тихое фортепьяно за стеной закрытой комнаты, в которой одна на другой подушки, укрытые кружевом.

Снегопад продолжался несколько часов. Она не прекращала идти и не разнимала сжатых ресниц. Кончился внезапно или прервался на время. Зависла мёртвая темнота. Грохот волн создавал тишину контузии. Полностью открыла глаза. Продолжала дрожать, как в лихорадке, зубы клацали дробью, но по-прежнему не понимала, что ей холодно. Повернула голову на немой звук. Остолбенела: никогда не видела она таких огромных волн. Совершенно вертикальные, больше её роста, тёмно-коричневые, они летели со скоростью автомобиля и рушились на траву. Если бы она не отошла от берега заранее, её зашибло бы насмерть.

«Ну что же… Дальше». Шла дальше, дышать и идти в парализованном очищенном воздухе стало легче. То и дело косилась налево, приводя себя в ужас морем, желанием – войти в него сейчас…Ничего не случится, только попробовать – как это? Если не ждать, пока обрушится сверху, а, сложив руки, скользнуть внутрь, поднырнуть под волну, и скатиться с её круглой спины, и дальше… С хитростью, с тактическим расчётом…

Из-за расчётов забыла снять одежду, но одежда и так была мокрой. Проскользнуть снизу успела в последний момент – ещё немного, и накрыло бы. Потянуло, как на верёвках, отходящей водой. Сознание отключилось. Поднимало, скидывало. Знала только обрывки солёной воды – зрением, слухом, осязанием и дыханием. Вся память – обрывки воды.

Очнулась она ночью на неподвижном берегу, и его неподвижность странно сочеталась с тем, что он качался. Если глаза закрыты – сильнее, если открыты – слабее. Больше удивляло другое – тело. Её организм оказался прочнее. Он не разбился, не застыл. Синяки, дрожь – ничего не убивало, она могла идти дальше! Если бы она раньше знала, что такая прочная и гибкая. Если бы знала! Жизнь получилась бы совсем другой.

Идти дальше. Кости ныли, но не настолько, чтобы остановить её. Костёр всё равно не развести – всё мокрое. Ритм шагов. Тот же. «Главное – ни о чём не вспоминать». С опаской косилась на небо, но оно было чистым. Тихий плеск. Через несколько часов встало солнце. Сегодня солнце светило настойчиво. Она высохла. Местность изменилась, но изменения были неуловимы. Больше деревьев?.. Холмы…

Холмы, закрывающие горизонт, показались знакомыми. Она знала их, но с другой стороны. Секунда сомнения. Анна повернулась к морю спиной и пошла вверх, через холмы.