Танец кровавых ма­ков - Ирина Молчанова

— Нам нужна тишина.

Хозяин дома если и удивился, то искусно это скрыл, пробормотав:

— Как пожелаете.

Катя позволила обнять себя за спину, подозревая, что танцевать Лайонел все-таки намерен под вальс, звучащий у нее в голове. И не ошиблась. С первых секунд он каким-то невообразимым образом попал в такт и закружил ее по залу.

— Как ты это делаешь? — не сдержала любопытства девушка.

Лайонел загадочно улыбнулся и сказал лишь:

— Ты принадлежишь мне.

Больше он не произнес ни слова, а когда отвел ее назад к Йоро, то легко прикоснулся губами к ее запястью, затем двинулся по залу, приветствуя гостей.

Оборотень потянул ворот рубашки, придушенно пояснив:

— Душит, умираю.

Катя вздохнула. Он являл собой весьма любопытное зрелище в белой рубашке, черных брюках и босиком. От ботинок отказался наотрез, как и от галстука.

Кира неожиданно подалась к мальчику и, расстегнув ему верхнюю пуговку, шепнула:

— Хочешь пойти в сад?

Йоро посмотрел на Катю, точно спрашивая, можно ли оставить ее одну. Девушка поспешно закивала. Он и так, как нянька, постоянно находился рядом. Да и Кира немало делала, добывала для нее и себя кровь. Поскольку они жили за городом в снятом домике, кровь, как прочим вампирам из числа элиты, им не доставляли на дом. Девочке приходилось ходить за ней в специальные магазины.

Не успели Йоро и Кира пройти под аркой в зимний сад, рядом с Катей очутился Бриан с Анчиком.

— Звезда моя, вам непременно понравится этот спектакль! — воскликнул Джонсон, обхватывая ее за талию и увлекая за собой в конец зала, где толпились гости. Стену отодвинули, точно ширму, а за ней оказалась сцена и кресла с диванами.

Бриан провел девушку в первый ряд и усадил в отдельное кресло. Лайонел сидел на расстоянии дивана для двоих, тоже в отдельном кресле. На диванчик приземлилась Анжелика с Норишем. Олило уселся у ног красавицы, играя кровавыми рубинами на ее туфлях, под цвет облегающего наряда.

Бриан сел по левую руку от Кати, а позади нее устроился Вильям. За весь вечер он словом с ней не обмолвился, лишь кивнул издалека. Девушка догадывалась, что он так ведет себя из-за нежелания давать брату повод усомниться в его намерениях. Но, кажется, Лайонелу было все равно. А если нет, то ему удавалось искусно скрывать истинные чувства.

Черный бархатный занавес разъехался, и Бриан шепнул:

— Лайонел сам выбрал сценарий.

Девушка с куда большим любопытством уставилась на сцену и какое-то время молча следила за действием, пытаясь понять сюжет. На сцену вышли царь с царицей и три дочери. Младшая была особенно миловидной и ее красотой все восхищались. Наконец, когда на сцене появилась прекрасная женщина в белом и златокудрый юноша с крыльями, луком и колчаном стрел, Катя поняла, что перед зрителями разворачивается история любви Амура и Психеи.

Девушка украдкой покосилась на Лайонела — тот с невозмутимым видом смотрел прямо на нее, даже развернулся полубоком в своем кресле. Происходящее на сцене, видно, его совсем не интересовало.

Она быстро отвела взгляд и вновь устремила его на сцену, где прекрасная Афродита, разгневанная тем, что люди позабыли ее и стали преклоняться перед красивой земной девушкой Психеей, отдавала приказ своему сыну — богу любви сделать так, чтобы в соперницу влюбился самый ничтожный из людей и та всю жизнь была с ним несчастна.

Катя помнила, как в конце зимы гуляла с Лайонелом в Летнем саду и они стояли возле скульптуры Амура и Психеи. Тогда Лайонел сетовал на глупость Амура, ранившего себя своим же оружием, а также заметил, что масштаб его собственных преступлений не так велик, как у бога Любви.

Девушке не давала покоя мысль: почему он выбрал именно этот сценарий, если был так недоволен поступком Амура?

Зная Лайонела, она догадывалась, что спектакль — это не что иное, как попытка объясниться с ней. Однако ей казалось, тот сильно польстил ее умственным способностям. Она не улавливала тайного смысла.

Но чем дольше Катя смотрела на сцену, наблюдая, как хитрый Амур отваживает от Психеи женихов, тем веселее ей становилось. В своих пакостях бог любви напомнил ей Лайонела, который не дал никому танцевать медленные танцы, лишь потому что приревновал ее к Арнольду.

Пока отец Психеи по приказу оракула, опять же не без вмешательства Амура, вел дочь в свадебном наряде на гору, чтобы отдать невидимому супругу, Катя осмелилась посмотреть на Лайонела.

Тот все так же сидел полубоком, не спуская с нее взгляда. Когда же их глаза встретились, он приподнял руку и раскрыл ее. На ладони у него сидела черная бабочка с оранжевыми кружочками на крылышках. Летом множество таких летало повсюду.

Катя с удивлением проследила полет внезапно вспорхнувшей бабочки, и та уселась ей на руку, покоящуюся на подлокотнике кресла. Девушка поднесла крылатую гостью поближе к глазам, — та не улетела, продолжала сидеть на костяшке указательного пальца, подрагивая крылышками.

— У греков — символ бессмертия души, — негромко подсказал сидящий позади Вильям. И, кивнув на сцену, добавил: — А имя Психея переводится как душа, дыхание.

Катя была уверена, что, посмотрев на Лайонела, увидит в его глазах заострившийся лед, как всегда бывало, когда с ней заговаривал Вильям. Но ошиблась, молодой человек лишь улыбнулся.

Бабочка вспорхнула и улетела, а Бриан, чуть наклонившись, с умилением прошептал:

— Я и не подозревал, какой он романтик.

Тот хотел еще что-то сказать, но, видя, что девушка его не понимает, покосился на Лайонела и спешно отвернулся к своему бойфренду.

На сцене тем временем появился бог ветра Зефир, подхвативший Психею на руки и отнесший во дворец ее невидимого супруга. Декорации менялись так быстро, что зрители не успевали заметить.

— Приди ко мне такой красавчик крылатый под покровом темноты… я бы не растерялся, — с томным вздохом протянул Бриан, когда в спальню Психеи ночью пробрался Амур.

Катя наблюдала за тенями сквозь тонкие занавески на кровати и размышляла о том, каково это: жить с тем, кого не можешь увидеть, только почувствовать ночью в темноте? Было в том что-то интригующее и таинственное. Но сколько способна доставлять удовольствие загадка?

Увы, удовольствие от нераскрытой тайны недолговечно.

Девушка смотрела, как счастливы влюбленные, и видела вместо них себя и Лайонела на острове Кровавых маков. Смотрела, как горюет Психея, не имя возможности утешить своих родных, уверенных, что она погибла — и видела себя, тоскующую по родителям. Смотрела, как Амур пошел на уступку, позволив любимой пригласить во дворец сестер, предупредив, что те могут дать ей плохой совет, и видела перед мысленным взором кадры, где на уступки шел Лайонел.

Чем больше она находила знакомого для себя в разворачивающейся на сцене истории, тем сильнее возрастало желание плюнуть на самостоятельность и поддаться на уловки Лайонела. Она скучала по нему, ей казалось, что они в разлуке уже целую вечность.