Расщепление. Беда - Фэй Уэлдон

— Призналась? В чем?

— Так, в разных вещах. Про одного человека.

— Это про кого же?

— Я тебе не скажу, Гильда. Дело прошлое.

— Когда ты была уже замужем за Спайсером?

— Да.

— Ты переспала с Эрни Громбеком?

— Разумеется, нет, Гильда. Ты с ума сошла. Прямо под самым носом?

— Я просто подумала, может, он.

— Ты этого человека никогда не видела и не увидишь. Смотри только не проболтайся Стиву. Это было летом, когда Спайсер уехал во Францию, и все получилось так глупо. Ты знаешь, как я не люблю, чтобы Спайсер уезжал куда-то без меня; и знаешь, как я по нему скучаю и места себе не нахожу. Секс заземляет меня, снимает напряжение, только и всего. Это была не любовь, и ничего такого, просто секс.

— Во-первых, должна тебе сказать, что я просто не понимаю, как ты могла, — сказала Гильда. — А во-вторых, я поражена, хватило же у тебя глупости рассказать доктору Марксу! Что, если он скажет Элинор Уоттс, а она скажет мужу, а он спьяну, за некомплектной бутылкой, — Спайсеру?

— Но ведь то, что доверяют психотерапевту, это тайна, — возразила Анетта. — Вроде церковной исповеди.

— Будем надеяться, — вздохнула Гильда.

— И потом, я всегда могу отпереться.

— А он женат, этот доктор Маркс?

— По-моему, да. На двери прибиты две медные дощечки: «Доктор Герман Маркс» и «Доктор Рея Маркс». И столько всяких сокращений после ее имени! ДМ, МББС, МРК, ПАЮСН, АГТМ. Некоторые мне знакомы. Первые два были у моего отца. В мои обязанности, помню, входило начищать его табличку на двери. У доктора Реи больше званий, чем у доктора Германа. Я подумала, не завидует ли он? Но потом поняла, что нет, конечно, они же психотерапевты, должно быть, проанализировали себя вдоль и поперек, изнутри и снаружи, так что ни одной неразумной эмоции не осталось. И живут себе, наверно, блаженствуют. Вот только почему-то он все время норовит приобнять и дотронуться. Мне бы, на ее месте, это не нравилось. Стоя в нем росту — по меньшей мере шесть футов пять дюймов, и руки чуть не до пола, как у гориллы. И он меня ими обхватил, обнял.

— Это было ужасно?

— Да нет. Как будто тебя обнимает помесь отца с медведем. Покойно и в сон клонит. Сдавил, весь дух вы пустил — и отпустил. Но слава Богу, об астрологии он и не заикнулся. Гильда, ты не знаешь кого-нибудь, кто разбирается в астрологии?

— Марион, подруга Эрни Громбека, болтает о звездных знаках не закрывая рта.

— А-а.

— Но я не думаю, что у Спайсера с ней что-то есть.

— Я тоже не думаю, — сказала Анетта. — Он слишком любит меня. Я изо всех сил стараюсь не быть маньячкой, и по-моему, мне это удается.

— Анетта, — сказал Спайсер в ту же ночь, — имей в виду, я не хочу ничего слышать о докторе Германе Марксе; что он тебе говорил, что ты ему говорила. До каких-то участков своей личности ты не должна меня до пускать, бери пример с меня. Мы два отдельных человека, не наваливайся на меня всей своей массой; ты вдавливаешь меня в землю.

— Ты прав, — ответила Анетта как можно шутливее, — я за последнее время сильно прибавила в весе, но это все главным образом малышка. Наша малышка.

Была ночь с понедельника на вторник. Спайсер вернулся домой в две минуты восьмого и теперь был не рас положен шутить.

— И потом, — добавила Анетта, — я думала, брак — это когда двое вместе.

— Что за выражения из дамского журнала! — сказал Спайсер. — Двое вместе!

— Ты же понимаешь, что я хочу сказать.

— Нет, не понимаю. Объясни.

Анетта не стала объяснять и сказала, что лучше подождет, пока Спайсеру станет лучше. Спайсер сказал, что с ним все в порядке, это с ней что-то происходит; ее претензии неразумны, но у нее такая неблагоприятная констелляция в Седьмом доме, что ничего удивительного. Она прожила несчастное детство и теперь вымещает это на Спайсере.

— Но, милый Спайсер… — начала было Анетта.

— Не называй меня милым, это звучит фальшиво.

— Но, Спайсер, у тебя детство было гораздо несчастливее моего.

— У нас тут не соревнование, Анетта. И смеяться совершенно не над чем.

— Если я смеюсь, то просто потому, что это глупо. По части детского горя, Спайсер, ты выигрываешь без напряга. У меня до сих пор оба родителя живы, а твой отец умер, когда тебе было четыре годика, мать сошла с ума и бегала по дому и вопила, пока ее не засадили в психушку.

— Иногда, Анетта, твое бездушие лишает меня дара речи.

— Прости, Спайсер, я просто старалась взять легкий тон.

— Твоя мать, бесспорно, не умерла, — сказал Спай сер. — До сих пор не оказала тебе такой любезности. Но зато как ты ее ненавидишь, бедную женщину.

— Ты что, Спайсер? Я не ненавижу свою мать.

— Ты не раз и не два сама мне в этом признавалась, Анетта.

— Бывает, она действует мне на нервы, как всякая мать, и я могла что-нибудь в таком духе сказать и с тобой поделиться, потому что ты — мой муж. Но я люблю свою мать, а вовсе не ненавижу.

— Ты, по-видимому, сама не знаешь, что говоришь и что чувствуешь. Твой Нептун формирует такой неблагоприятный аспект с Плутоном, что у тебя в голове постоянный кавардак. За последние недели мы немало о тебе узнали. И теперь, когда обнаружено истинное время твоего рождения, мы можем разрешить многие неясности, — заключил Спайсер и удалился в кабинет читать.

— Папа? Что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке, Анетта. Просто дружественный звонок. Как у вас там дела?

— Отлично. Какие новости дома?

— Все по-старому, более или менее, — ответил Джайлс Томас, отец Аннеты. — Твоя мать решила поменять ковровые покрытия. Как по-твоему, нам надо менять ковровые покрытия? Эти уже все потерлись.

— Будь я на вашем месте, я бы убрала ковровые покрытия совсем, натерла бы полы и положила половички.

— Разве при этом не подымется ужасная пыль?

— Подымется, па. Но ты мог бы взять маму и на недельку куда-нибудь уехать, пока пыль не осядет.

— Нам будут не по карману новые покрытия. Процентные ставки опять упали. Люди радуются, когда падают ставки, а никто не думает, каково это для пенсионеров, которые живут на фиксированный доход.

— Но вы все-таки управляетесь?

— Конечно, управляемся, детка. Ты о нас не беспокойся. Как поживает наша будущая внучка?

— Процветает. И я с ней.

— А Спайсер?

— В порядке. В данный момент читает в кабинете.

— Ну а ты чем занимаешься? — спросил ее отец.

— Делаю попытку разобраться в мифе о Европе и быке. Гильдин знакомый режиссер хочет представить переговоры по Генеральному Соглашению о Тарифах как похищение Европы быком-Юпитером, где бык — это Америка.