Красный свет - Максим Кантор

Вот и почтальон жил в вагончике на стройке; приветливый такой мальчишка, всегда кланяется, униженно здоровается. Попросил мальчишка расписаться на бланке: мол, письмо доставлено, получил такой-то. Панчиков, помнится, подивился: все-таки уроки рыночной экономики дают плоды. Даже из такого вот татарчонка можно сделать работника. Дал десять рублей – пусть купит себе сладкое.

– Расписался?

– Конечно.

– Как ты мог! Надо было сказать, что ты – не С. С. Панчиков, что ты его родственник, а Семен Семенович здесь давно не проживает… Ты ведь Солженицына читал! Помнишь, в журнале «Континент» была статья, как себя вести, если вызывают на Лубянку? Забыл?

Сколько раз потом вспомнит Семен об этой оплошности! И лежа на нарах Бутырского изолятора, и на полу в камере Лефортовской тюрьмы, пока уголовники будут пинать его ногами… Сколько раз он скажет себе: «Глупец! Почему не представился я дядей Изей из Ташкента? Почему?» И когда домушник Ракитов нагнет его к параше, а отвратительный наркоман Хрипяков будет мочится ему в лицо, вспомнит Семен Панчиков этот злосчастный миг: как взял он пластмассовую шариковую ручку из нечистых рук почтальона, как успел подумать, что ногти у почтальона грязные, и как поставил свою подпись в графе «получатель».

– Но ведь я не знал, что внутри…

– А чего ты ждал от России?

– Униженное, рабское, запуганное общество!

– Кто знал о том, что ты собрался на митинг?

– Почему я должен прятаться? Я не вор!

– И все же? Сколько человек знали – и по именам?

Семен Семенович прошелся по кабинету московской квартиры – семь шагов до стены, столько же обратно. Боже мой! Точно в камере ходишь, от стены до стены… Он сел на стул, оглядел тесную комнату. И впрямь, как здесь жить, в такой тесноте! Их московская жилплощадь практически не изменилась с брежневской поры – Панчиковы решили имуществом в России не обрастать: мало ли что. Апартаменты в Нью-Йорке, вилла в Мексике, поместье в Тоскане, дом в Лондоне – какие-то новые приобретения случались, а в Москве все те же стены, та же улица Чаплыгина; тот же второй этаж, никаких пентхаусов, разве что прикупили соседскую квартиру – соединили две трешки, вот и вся роскошь. И соседи все те же, правда, поумирали половина дворовых доминошников, но внучки и внуки, которые двадцать лет назад по двору бегали, – вот они, подросли и стали вылитые родители, такие же в точности у них лица, что и у старшего поколения. И не знаешь, умиляться этой неизменности российской породы или плеваться на нее. Вот шмыгнул под окнами Костик, они помнили Костю малышом в оранжевом комбинезоне, а нынче Костику уже за тридцать – отечное лицо, тупой взгляд, как у папаши-таксиста. И разумеется, пьет. Пойдет такой вот Костик на марш оппозиции? И спрашивать не стоит. А разве его папаша протестовал, когда танки входили в Чехословакию? Помнится, напился таксист пьяный и сидел на лавочке во дворе – икал и плакал, оттого что от него жена ушла. Вот и вся гражданская позиция. Ничего нового. Поговори с таким вот Костиком – и как встарь: говорим-то мы на одном языке, а друг друга не понимаем. И тот же вид из окна, что в юности: чахлые тополя, помойка, трансформаторная будка, драная кошка на крыше будки. Ничего здесь не меняется, никогда. Надо ли удивляться, что вызвали в прокуратуру? Как доносили при Сталине, так и сегодня стучат. Кому же он сказал, что собирается пойти на митинг, кому?

– Зачем мы только приехали? Говорила я, лучше ехать на карнавал в Венецию! И Бердяевы звали! – Бердяевы были соседями по мексиканскому побережью, беглые банкиры из Петербурга. Путешествовали часто вместе – к пирамидам, к замкам на Луаре, по вискокурильням Шотландии. А вот на карнавал не поехали – хоть и планировали, – начались волнения в Москве, Семен сказал, что ехать они должны на родину.

– Считаю, мы поступили правильно. Это гражданский долг.

– Я лично ничего не должна этой стране! И ты не должен!

Кому он успел сказать? Семен Семенович постарался успокоиться: ничего страшного не случилось. Ну да, пригласили к следователю, и что? Обычная формальность… В конце концов, это просто приглашение – могу пойти, могу отказаться… Но в животе забурлило, словно съел что-то скверное, а так всегда случалось, когда крупная беда. Крах на бирже в 2008-м – и вот так же в животе бурлило. Однако с биржей в тот раз обошлось – индекс Доу Джонса падал, падал да и в себя пришел… Если бы Россия была рациональной страной! Если бы с акциями демократии было так же понятно, как с акциями «Нестле»… С кем же он разговаривал о митинге?

– Мне позвонил Пиганов, пригласил выйти на площадь… я согласился. Публицист Митя Бимбом звонил. Смешная фамилия… Они с Тамарой Ефимовной Придворовой идут, конечно… Я сам позвонил Фалдиным. Позвал их.

– С кем ты говорил? С Римочкой?

– Нет, с Ромочкой… – Римма и Роман Фалдины были друзьями с институтских лет. Супруги стали знаменитыми журналистами: Роман Фалдин создал передачу «Гражданин мира», супруга вела кулинарную программу «Блинчики по субботам».

– И что сказал Роман?

– Они, разумеется, примут участие. У Романа накипело… Кто еще?.. Я говорил Ройтману… Он спросил, в какой колонне я пойду, – с националистами, демократами или анархистами. Пошутил… Чичерину говорил несколько раз. Но он же свой человек… Невозможно подозревать друзей!

– Здесь говорить нельзя ничего и никому.

– Однако как оперативно, как ловко сработано!

Правда вскоре Семен понял, что допрос не связан с митингом протеста, что вызывают его по поводу убийства водителя Мухаммеда – в повестке это обстоятельство было указано, просто Семен не сразу обратил внимание. Что это здесь написано? Ах, вот как! Мухаммед! Вот откуда ветер дует! Впрочем, это мало что меняло: кого в действительности интересовал Мухаммед? Мало ли татар-дворников или таджиков-разнорабочих ежедневно дохнет по помойкам и подворотням – от дешевой водки, пьяной драки или вообще не пойми от чего! Жизнь в антисанитарных условиях долголетия не сулит. Ну, помер еще один… Нет, здесь не в Мухаммеде дело. Было очевидно, что причина выдумана – дело сфабриковано наспех. К тому же день и час допроса выбраны специально – так, чтобы Семен не попал не митинг. Требовалось нейтрализовать самых активных оппозиционеров – и здесь любые средства хороши.

– Они просто боятся тебя, – сказала жена. – Относись к этой повестке как к признанию.

– Горжусь этой повесткой, – сказал Семен.

– Фактически госбезопасность заявила: мы боимся Семена Панчикова и страшимся того, что он скажет с трибуны. Это орден за заслуги.

– А я мог бы… мог бы сказать! Даже набросал пару страниц… Ты права, эта повестка – орден. Знаешь, я повешу эту повестку в кабинете в нашей манхэттенской квартире, – сказал, и вдруг подумалось: доехать бы до дома… не видеть бы этой поганой улицы Чаплыгина… гнусного Костика… помойку под окнами… черт сюда принес… И в самом деле: что ж в Венецию-то не поехал? Но Семен Панчиков отогнал от себя малодушные мысли.

– Убийство Мухаммеда! Пьяного татарина убили за гривенник! И тебя вызывают на допрос!