Ричард Длинные Руки - гроссфюрст - Гай Юлий Орловский

— С виду там все мертво, однако амулеты показывают, что от башни протянулся свет в виде луча, как вот когда в окно падает от богомерзкого лунного. Днем такое не видно, а вот ночью… можно бы и не заметить, но когда в него влетают вот такие летучие мыши… бр-р-р, отвратительно!.. Эти твари просто вспыхивают! Кто видит, в страхе крестится.

— И летают взад-вперед? — спросил я. — Может, просто жуков ловят?

Он покачал головой.

— Ваша светлость! Какие-то выскакивают из башни и не возвращаются… точно-точно!.. я вчерашнюю всю ночь просидел у окна, присматривался, а две как будто бы прилетели откуда-то издалека.

— Именно издалека? — спросил я.

— Да, ваша светлость, — сообщил он серьезно. — Летели медленно, усталые, крылья обтрепанные. Пролезли через прутья решетки в окно, там скрылись.

Я подумал, спросил с надеждой:

— А можно ночью, когда этот луч видно, проследить, куда он указывает?

— Если кони хорошие, — ответил он, — думаю, можно…

— Полагаешь, — спросил я, — ехать далеко?

Он в самом деле подумал, вот уж серьезный человек, посмотрел на меня в упор.

— Да кто знает… Может, далеко. Может, сразу за городской стеной… Что делать будем, ваша светлость?

Я посмотрел на небо. Солнце уже скрылось, в небе догорает пламенный закат, на каменные стены пал грозный багровый отсвет.

— Вы правы, сэр Клемент, — сказал я и постарался, чтобы в голосе прозвучали тепло и благодарность. — Как хорошо, что я оставил город на внимательных и надежных людей! Вы заметили то, на что другие не обращают внимания… Конечно же, мы поедем туда. Только чтобы здесь ничего не было заметно. Если в городе у вас нет надежных людей, то выведите отсюда с десяток, но по одному, не привлекая внимания. Мы все-таки в чужом мире…

Он поклонился и отбыл, а я бросил беглый взгляд на бумаги, вытащил из сумки и бросил к ним кипу, которую прихватил у Фальстронга, он вряд ли обидится.

Некоторое время смотрел оценивающе, все-таки Фальстронг самые важные не показывал даже личному секретарю, так что мне будет в чем порыться и даже покопаться… когда вернусь.

И если вернусь.

Сэр Клемент Фицджеральд, в прошлом безземельный рыцарь на службе у барона де Пусе, а теперь один из самых доверенных людей на моей службе, встретил меня за воротами дворца. За его спиной застыли в угрюмом молчании с десяток арбалетчиков и те два гиганта, которых он подобрал себе в спутники на длинном пути к Югу.

Я полагал, что это все, однако за городской стеной к нам начали молча подъезжать и так же безмолвно становиться в хвост колонны рыцари, лучники и снова арбалетчики.

— Предусмотрительно, — заметил я.

Он повернул голову, глаза очень серьезные.

— Ваша светлость, — заметил он почтительно, — вы же не знаете, что нас встретит?

— Не знаю, — признался я. — Вы все сделали правильно, сэр Клемент.

Он продолжал смотреть перед собой, никаких лишних движений, выглядит замедленным, но я видел при взятии дворца Гиллеберда, когда он двигался со скоростью хорошо смазанной шаровой молнии.

Свою преданность доказал, когда зачищал внутренние покои, большинство рыцарей отказались бы от такого поручения: кто с негодованием, кто уклончиво, а сэр Клемент, подрастерявший за свою долгую службу многие иллюзии, смотрит на жизнь трезво, и хотя рыцарь с головы до ног, но понимает необходимость иногда ударить первым и пролить кровь тех, чью проливать вроде бы не принято…

Закат догорел в пепел, мы пустили коней шагом, пусть никто не заподозрит ничего экстренного, хотя уже то, что отряд воинов выехал не утром, а в ночь, должно бы насторожить любого, но здесь люди не слишком задумываются над тем, что их не касается лично.

Я прервал затянувшееся молчание:

— Как там барон де Пусе?

— Благодарю, ваша светлость, — прозвучало в ответ ровное, — он здоров. Внимательно следит за вашими подвигами.

— Вот как?

Он чуть наклонил голову, повторил.

— Барон каким-то образом узнает новости раньше своих соседей.

— И это дает некоторые преимущества, — заметил я.

— Очень даже некоторые, — согласился он. — Очень.

Я сказал неторопливо:

— Сэр Клемент, вы хорошо себя показали при захвате дворца. Постарайтесь не оплошать и на этот раз. Задача ждет нас посложнее…

Он ждал продолжения, но я умолк, и он сказал вежливо:

— Да, ваша светлость.

— Мы не знаем, — сказал я, — что нас ждет. Потому нужно быть весьма, даже зело весьма…

Он чуть наклонил голову.

— Да, ваша светлость. Мои люди не боятся действовать самостоятельно. Если, конечно, оказываются без командира.

— Вы очень хорошо их обучили, — сказал я с облегчением.

Он вскинул руку. Едва заметный в ночи луч уходит по прямой в сторону от дороги.

— Насколько помню, — сказал я, — в трех-четырех милях отсюда начинается лес?

— Все верно, ваша светлость.

— Возможно, — сказал я, — именно там и творится нечто… Может быть, и я есть та пуганая ворона, что на куст садится, но теперь руку Гиллеберда вижу во всем.

— Опасный противник, — подтвердил он.

Я посмотрел на него косо.

— Правда?

Он только хмыкнул. На темном небе луна смотрит слабым пятном сквозь тучи, а когда прячется совсем, слабый луч со стороны города различают даже всадники за нашими спинами.

Я слышал, как они перешептываются, но так тихо, что редкое пофыркивание коней кажется излишне громким.

Лес вырастает медленно, а когда мы подъехали вплотную, я поежился: деревья держатся достаточно плотно, и не обязательно так только на опушке. Во всяком случае, на конях туда не пробраться…

…да и глупо, напомнил я себе, а вслух сказал уверенно:

— Всем спешиться!.. Двое останутся с лошадьми, остальные — за мной! Сэр Клемент, прошу вас быть рядом.

— Почту за честь, милорд.

Едва въехали под сень деревьев, тьма наступила кромешная, опричная, я услышал за спиной сдавленное чертыханье, вздохи, слышно, когда кто-то натыкается на дерево.

Через минуту, когда весь отряд вошел в лес, впечатление было такое, что ломится стадо буйволов. Из-под ног сплошной треск, по деревьям словно бы бьют топорами, хотя, понимаю, это мои закованные в сталь герои стукаются лбами.

Лунный луч уже не отсвечивает наверху, но я его вижу так же отчетливо, как и деревья, только здесь все в черно-белом, а наверху вижу серую, слабо светящуюся полосу, уходит в высокие кроны, выныривает дальше и свободно струится, лишь изредка ярко взблескивая влетающими в нее с разгона ночными жуками или мохнатыми бабочками.