«Зайцем» на Парнас - Виктор Федорович Авдеев

не оберешься! Еще из Союза писателей выгонят.

— Эх вы, мужчинки! — сказала Ксения тоном уничтожающего презрения. — Рисковать боитесь. Поймите: к вам будет особый подход. Оба вы писатели. У обоих книжки… литературное имя. Притом впереди еще целых во-се-емь дней! (Эти «восемь дней» в ее устах прозвучали по меньшей мере как восемь месяцев.) Неужели за это время не подготовитесь к экзаменам по… любым предметам? Пустяки! Признайтесь, что просто трусите.

Держался Сергей недолго: он не мог допустить, чтобы красавица жена посчитала его мямлей. Он баловал Ксению, во всем потакал, преклонялся перед ее умом и считал гораздо воспитаннее и развитее себя. Ксения отличалась большой начитанностью, тонким, верным вкусом и часто поражала нас смелыми, оригинальными суждениями об увиденной пьесе, о книге. Жене первой Сергей читал свои стихи, ее мнением дорожил.

— А что, кореш, попробуем? — неуверенно сказал он. — За неделю целый учебный год можем выиграть.

Мне очень польстило, что Ксения сказала: «У вас литературное имя», и тоже было неловко, чтобы она посчитала меня мешком, набитым трухой.

— Пожалуй, — согласился и я, понимая, что добровольно сую в петлю шею. — В сущности, многое из того, что нас спросят, мы в общих чертах знаем… хотя бы интуитивно.

«Чего я тут наблеял? — уже в следующую минуту подумал я. — Разыгрываю из себя академика Веселовского! Да я на первом же экзамене провалюсь, как грешник в преисподнюю, только меня и видели! Ну жук! Сам себе перекопал дорожку в Литинститут».

За восемь дней нам нужно было пройти весь первый курс.

Утром Ксения отправилась в библиотеку, по знакомым и привезла конспекты, учебники. При виде горы тетрадей, книг, которые нам предстояло одолеть, меня охватила оторопь. Чтобы все их пересмотреть — и то восьми дней мало, а когда же изучать, штудировать? За что сперва взяться? По какому предмету начать подготовку? Пятиться назад было поздно: мы уже заявили, что держим на второй курс. Говорят, что, узнав об этом, Прудаков сказал: «Давно бы. А то кобенились».

— Я считал, что у меня была горькая жизнь, — листая конспект, мрачно сказал Сергей. — Сейчас я понял, что она только начинается. Тут нужно или бежать без оглядки за четыреста километров, чтобы не поймали, или тотчас садиться и грызть науку… пока не размыло остатки воли.

— Аминь!

Мы заперлись в комнате и начали с истории, как самого интересного, живого предмета, притом знакомого еще по школе. Надо было вызубрить хотя бы даты важнейших событий. Полдня по очереди читали вслух учебник Покровского. Потом Ксения стала нас спрашивать.

— Когда была битва при Калке?

Мы переглянулись. Что за ерунда? Ведь только сейчас оба помнили.

— Калка… галка… жалко, — бормотал Сергей, подбирая рифмы.

Я и этим не мог утешиться. Собственно, на черта мне сдалась эта битва русских с монголами, происшедшая несколько столетий назад? Да в которой еще передовые орды Чингисхана разгромили дружины наших князей. Я ведь не собираюсь писать историческую повесть.

Ксения задала следующий вопрос:

— Назовите, когда в летописях впервые упоминается Московское княжество?

Сережка решительно поднялся с дивана.

— Как хочешь, Ксюша, а у меня в голове после всего прочитанного туман. Как это у Асеева? «Туман, туман над Лондоном, туман над Гайд-парком. Довольно верноподданным коптеть по кочегаркам». Пошли к Никитским воротам, съедим сосисок, выпьем по кружечке пивка. Все в мозгах уляжется на место, и прекрасно будем отвечать.

— Пожалуй, верно, — согласился я.

— Стоит ли? — заколебалась Ксения, как самая благоразумная из нас. — Впрочем, обеда все равно нет, я сегодня пробегала за учебными пособиями. Но только из молочной сразу домой заниматься.

«Разминка» заняла часа полтора.

На обратном пути Сергей остановился у щитка и долго читал газету «Труд», которой раньше никогда не интересовался. По Малой Бронной дошли до Еврейского театра, и я предложил посмотреть, какая сегодня идет пьеса. Мы тщательнейшим образом изучили огромную афишу и пожалели, что не знаем языка: хорошо бы посмотреть Михоэлса, говорят, в «Короле Лире» он бесподобен. Ксения опять заторопила нас. Медленно двинулись дальше по Малой Бронной к хорошо знакомым чугунным воротам.

В квартире было тихо. Маленькая дочка Ксении от первого брака со своей добрейшей бабушкой специально уехали к родственникам, чтобы не мешать нам готовиться к экзаменам. Мы с Сергеем улеглись на засаленный диван, знаменитый своим неисчислимым количеством клопов, вновь взялись за Покровского. Однако выяснилось, что туман в голове у нас не только не развеялся, а стал еще гуще и действительно теперь напоминал лондонский в Гайд-парке. На меня вдруг напала петушиная дремота, глаза сами закрывались. Сергей тоже то и дело потихоньку зевал.

Припудрив нос, Ксения ушла отыскивать для нас новые конспекты, кстати и купить что-нибудь к ужину. Когда за ней захлопнулась дверь, Сергей и я решили немного «встряхнуться», отложили учебник. Казалось, обоих нас вдруг сбрызнули живой водой, куда и сонливость девалась! Закурили, перешли к разговорам о литературе. Сколько найдено было острот, сколько сделано метких замечаний, как мы оба смеялись! (Вот если бы преподаватели за такую трепотню ставили пятерки!) Со двора в окно незаметно заглянули сумерки.

В конце коммунальной квартиры бухнула общая входная дверь, послышался частый, твердый перестук женских каблучков: вернулась Ксения. Сережка и я схватились за конспекты, забормотали, как попугаи, делая вид, что зубрим.

— Э, так дальше не пойдет, — решительно заявила Ксения, увидев, что учебник истории раскрыт на той же странице. — Я-то, дура, стояла в очереди за бананами, думала: «Премирую бедных студентиков!» А у вас целый день на языке литературные сплетни, и ведете вы себя, как два лентяя. Ведь надо же дорожить каждым часом… каждой минуткой. Все ясно, все ясно: вместе вам готовиться нельзя.

Я вынужден был забрать свои тетрадки, учебники и уйти в читальный зал Ленинской библиотеки.

«Сереге хорошо, ему Ксенька поможет. А каково мне?»

Вместо того, чтобы проштудировать конспекты или хотя бы бегло ознакомиться с учебниками, сделать кое-какие выписки, я сидел, охал, ахал, хватался за голову и прочил себе позорнейший провал.

«Может, заболеть? — пришла мне трусливая мысль. — А что? Прийти в канцелярию института и сказать: «У меня нервное психическое расстройство, на второй курс я держать не могу, примите меня… без экзамена на первый». Ведь писал же я что-то подобное Максиму Горькому, когда стрелял деньги? Эх, надо было идти в деревенские учителя! Зря написал Леньке Разживину, что поступаю в литинкубатор».

Обидно, конечно, будет, если Сережка выдержит, а я окажусь за бортом. Я то снова хватался за голову, то лихорадочно начинал зубрить учебники, то, спотыкаясь карандашом, делал какие-то выписки, вскакивал и выбегал в курилку. Спал я часа