Малые Врата - Павел Гусев

– Ну, ладно спите спокойно… – сказал он чуть слышно, – А мне пора…

Парень вышел из-под навеса и пока он шёл до сторожевой башенки в голову его пришла ненароком такая мысль. Вот ведь хазары, и вятичи люди и те, и другие погибли почти в одно время. Но от наших усопших так не пахнет, и мухи не одной нет. А от кочевников аж смрад стоял и вот-вот казалось, что за червивеют они. Видать и вправду эта шайка степняков с нечистой силой дружбу водит, от того и гниль чёрная внутри каждого из них ещё пи жизни сидит, а как померли они-то чернота наружу и полезла, ладно хоть мы их вовремя сжечь успели, а то, кто знает, может эти нечистые могли б ночью восстать, да и беды наделать. У Мишки от таких мыслей защемило в груди.

– Ох, как бы в ночь, нечестивцы эти чего поганого не удумали. Что б соратника своего, что у нас в плену сидит, вызволить. Ох, и неспокойно на сердце, что-то. И глаза того недруга, что мы с Егором с частокола сбросили так и стоят в памяти. Ведь поганые глаза, как есть сила в них нечистая таилась, да и зубы, и когти у него словно звериные были, про кожу и говорить нечего, чёрная словно дёготь. А про того мертвеца, который во время сожжения выл, да визжал, силясь из огня вылезти, про него и вовсе вспоминать не хочется. Мишка тяжело вздохнул от беспокойных дум, терзавших его сердце. – Ну, да ладно выстоим эту ночь поди, коли Сварок от нас не отвернётся, ведь от потомков та своих он не жизнь не отворачивался.

С такими мыслями Мишка поднялся на превратную башенку, что находилась у ворот. На ней стояли его отец Кузьма и Сашка, они тихонько разговаривали о чём-то, пристально всматривались, через бойницы, меж зубьев куда-то вдаль. Парень подошёл и встал около отца, опершись рукой о грубо отёсанный зубец, и тоже поглядел в тёмную даль. Туда, где за рекой, далеко во мраке начинались столь враждебные для славян степи. Впрочем, даль была уж не такой уж тёмной, хоть и дождевые тучи ходили над ней туда и обратно чёрными тенями, резкие, частые молнии, буквально рассекали мглистую тьму на мгновение освещая пространство за холмами. Но грома как не странно слышно не было, видно ветер уносил его раскатистые звуки прочь от Малых Врат, куда-то в бесконечные просторы степей. От этих безмолвных вспышек, раскалывающих небосвод, на множество частей далеко за холмами картина ночи становилась ещё тревожней. Мишка поёжился, подумав о том, что где-то там, где беспрерывно бьют молнии, от неба до самой земли и сильный ветер перемешу с дождём клонит всё живое к земле, где-то там наши ратники преследуют тёмный отряд ненавистных кочевников. «Эх., – подумал он. – Хоть бы настигли, да разбили этих подлых хазар, чтоб и духу от них не осталось». Тут Мишку сбил с размышлений низкий, уставший голос отца.

– Ну, как ты сынок?

Парень пожал плечами.

– Да, вроде, нормально всё.

– Молодцы вы, ребята, что не дали супостату ни разу себя ни мечом, ни стрелой, ни копьём ранить.

– Это повезло, наверное, – тихонько проговорил Сашка, стоявший тут же.

– И то правда, повезло, – продолжал Кузьма. – Везение и удача всегда на стороне самого умелого, как в деле любом, так и в бою.

– Ну, а вы, бать, как-ворота-то отстояли? Деда-то я видел, а вот Полакана не встречал. Всё ли с ним в порядке?

Кузьма вздохнул и, не отрывая взора от молний, сверкавших на горизонте, всё так же не спеша проговорил.

– Да уж сынок досталось нам у ворот-то неслабо. Если б ты к нам с Полаканном на выручку не пришёл, то, наверное, эти два хазарина меня в самом начале порешили. Ну, а потом, когда ещё и дед на помощь подошёл, полегче стало. Хорошо, что ворота мы им отворить не дали, а то б конные степняки нас бы в раз снесли. Псу нашему правда крепко досталось. Всё же зацепил его копьём степняк.

Мишка сразу помрачнел и немного опустил голову.

– Да не переживай ты, – успокоил сына Кузьма. – Жив наш шельмец, и даже поел уже. А если он есть начал, значит, скоро выздоровеет. Ведь недаром он у нас боевой пёс-то, и в схватки двоих окружных воинов стоит.

– Это точно, – повеселев, согласился Мишка. В этот момент отец чуток повернулся к сыну и его лицо осветило пламя горящего факела. Теперь Мишка увидел, глубокий, припухший, совсем свежий шрам, проходивший наискось через его лоб. Мишка не подал виду, что заметил рану, но всё же осторожно, опасаясь родительского гнева сказал:

– А я смотрю тебя, батя, тоже задело?

Кузьма нахмурился и недовольно проворчал.

– Было чуток. Да это я сам виноват, топор со щитом уже ведь забыл, когда в руки брал, потому и отяжелел, вёрткость потерял.      Мишка понимал, что отцу было неприятно от того, что он получил ранение. Ведь он был хоть и бывшим, но всё же ратником. А что в дружине, что в рати за раны, даже и в бою получение, никого не хвалили. Ведь любой командир тебе скажет, хоть десятник, хоть сотник, хоть тысячник. Раненый боец любому войску в обузу, что в крепости, а уж тем более в походе.

– Ну, ладно поздно уже, а я притомился совсем, за день-то, – засобирался Кузьма. – А вы оставайтесь да стерегите как следует, не удумайте заснуть. Факела укройте, чтоб с той стороны видно вас не было, но не тушите совсем, потому как если что услышите снаружи, подозрительное-то стрелы огненные туда мечите, всё виднее станет, что там. И не забывайте, один на превратной башне стоит, а другой частокол кругом обходит. Потом меняйтесь. Ходите тихонько крадучись, чтоб слышно и видно вас не бы.

«– Ладно, батя, понял», – сказал было Миха. Кузьма тут же повысил голос.

– Пленный вражий, говорю тебе, в погребе в новом сидит, под замком. Ратники его стерегут, Семён с Иваном, так если что, то их на помощь зовите. Ну, а коли уж чего увидите или услышите, явное, то бейте тревогу. Вот теперь всё.

– Понятно. Уже чётко, – проговорили Мишка с Сашкой. А кузнец, тяжело хромая на ещё в молодости повреждённую ногу, начал спускаться по лестнице, что вела в селение. Сашка внимательно посмотрел Мишке в глаза и подал ему топорищем вперёд топор, вынутый из-за пояса. – Вот держи, своего-то у тебя, как я помню пока нет. А это Генкин, он и велел тебе его передать, только на время, пока у него рука не заживёт. Мишка поблагодарил товарища и взвесил в руке оружие. Топор удобно лежал в ладони только был потяжелее прежнего Мишкиного. Оно и понятно ведь Генка был покрепче и покоренастее Мишки.

– Да, – сказал сам себе парень, вешая Генкин топор себе на пояс. – Завтра же нужно будет себе новое оружие сладить.

Сашка же, не теряя времени, уже отправился в обход по внутреннему периметру частокола, где были проложены леса. Ну, а Мишка прикрыл горящий факел глиняным горшком, специально лежащим здесь для этого и укрылся за зубами бойницы, чтоб с низу в темноте его было не видно. Селение постепенно засыпало, всё реже и реже было видно проходящих людей по своим делам, тише взлаивали собаки и только в загоне для скота громко и жалобно мычала корова. Видно просила, чтоб её подоили, да видно не до того было нынче её хозяйке. Взамен притихающих звуков, доносящихся от домов людей, стали ярче слышится звуки, идущие из-за частокола. С полей и лесных полян нескончаемо лилась песня жаворонков, к ней примешивались музыка кузнечиков и сверчков, наигрывающих свою веселую мелодию, не обращая внимания на человеческие заботы. А из перелеска, между полей, который произрастал подальше к холму, доносилась пение соловья. Все эти мирные звуки успокаивали Мишку и только далёкие всполохи молний напоминали о том, что нельзя расслабляется, потому как вероломный враг может таится где-то совсем недалеко в темноте, дожидаясь своего часа.