Невольники чести - Александр Кердан

— Да что вы, ваше превосходительство… Да как я смею… Да я…

— Я все знаю, Кирилла Тимофеевич, — рука Елизаветы Яковлевны ласково прикоснулась к руке комиссионера. Пальцы чуть подрагивали и были горячими и сухими. Это было первое соприкосновение их рук после той памятной истории с кашалотом, когда по воле случая генеральша оказалась в объятиях Хлебникова, бросившегося спасать ее.

— Да у вас жар!

— Ну и пусть… Это неважно сейчас! Хотя, впрочем, может быть, вы и правы… Как всегда, правы… — чувствовалось, что сил у Кошелевой остается все меньше. Она стала говорить отрывисто и торопливо, словно боясь не успеть: — Мне нужна ваша помощь, Кирилла Тимофеевич… Больше я никому не могу доверить этого…

— Я всегда к вашим услугам, ваше превосходительство.

— Да, да, благодарю вас… Вот, возьмите это… — она извлекла из-под подушки небольшой пакет, туго перевязанный алой лентой. — Это… это его письма ко мне… Вы понимаете, о ком я…

Кирилл молча кивнул. А Елизавета Яковлевна, точно извиняясь, объяснила:

— Не хочу, чтобы они… письма… если я… попали в чужие руки, особливо к Павлу Ивановичу… Он — человек святой и недостоин такой муки…

— Я понимаю…

— Сожгите их, я вас умоляю! — с неожиданной страстью произнесла она и тут же бессильно откинулась на подушку, как будто после этих слов что-то сгорело, испепелилось в ней самой.

Молчание затянулось и становилось угнетающим. Елизавета Яковлевна, собравшись с духом, прервала его:

— Ну, вот и все, мой добрый друг… Время прощаться… Ежели вам не противно после всего, что вы знаете обо мне, поцелуйте меня напоследок…

Кирилл нагнулся к умирающей и сделал то, о чем мечтал все эти годы, — прикоснулся губами к ее губам. Но это было не лобзание любовника, а поцелуй брата — кроме горечи утраты, ничего не отразилось в нем. Это почувствовали и комиссионер, и Елизавета Яковлевна.

— Храни вас Бог… — прошептала она и закрыла глаза. Комиссионер, спрятав в карман, где уже лежал подарок губернатора, пакет, полученный от его супруги, в последний раз посмотрел на Кошелеву, по челу которой бродили тени, словно зависла над ней большая черная птица, и тихо вышел из будуара.

В прихожей Хлебников нос к носу столкнулся с лекарем, пришедшим навестить больную, обменялся с ним парой ничего не значащих фраз и раскланялся, горько думая, что Елизавете Яковлевне сейчас нужен не медик, а духовник.

6

Старому камчадалу Уягалу приснился сон. Вернее, это было состояние, когда в сознании перемешиваются вымысел и реальность. Так уже бывало с Уягалом много-много больших солнц назад, когда его дед Ленат — шаман острожка, — воскурив ароматные травы, призывал духов умерших предков, чтобы узнать, будут ли удачными гон зверя и рыбная ловля. Кругом шла голова у маленького Уягала от пряного запаха, мельтешения торбасов деда на земляном полу яранги. Возникали перед глазами видения, приоткрывалось будущее.

То же самое чувствовал Уягал, и когда, повзрослев, сам стал ходить к Камаку, чтобы, оставив щедрые дары, помолиться богу Пихлачу — главному над всеми остальными богами. А еще нечто подобное испытал Уягал, когда, поддавшись уговорам белых людей, выпил их огненную воду… Веселый и добрый стал Уягал. Много смеялся и даже пел песню рода, хотя никогда этого при чужих не делал. А еще отдал тогда Уягал белым целый ворох беличьих шкурок, попросив взамен один стальной нож. Нож и сейчас у Уягала. Но огненной воды он больше не пьет…

Вот уже несколько зим живет старик отшельником в самых непролазных дебрях в маленькой юрте, которую построил из древесной коры, а сверху обмазал белой глиной, взятой здесь же, на берегу лесного ручья.

В юрте скрывается Уягал от своих сородичей, продавших души богам белых людей — желтому металлу, на который можно выменять у них все что захочешь: порох, бисер, одеяла, и этой самой злой огненной воде, которая умеет брать верх даже над мудрыми стариками и отважными охотниками.

Дед Уягала Ленат, получивший свое имя от названия налобной ленты, что должно было всем говорить о его большом уме, не сумел устоять перед этой водой. Пристрастился к ней, забыв о своем искусстве шамана, и наконец захлебнулся собственной слюной и отторгнутой пищей, выпив огненной воды больше, чем в силах человека. Отец Уягала Алайян, названный так за свою щедрость, стал шаманом после Лената, но тоже выпил огненный воды и сорвался с утеса…

Уягал, хоть он и сын своего отца и внук своего деда, совсем другой. Он видел много белых людей. Жил среди них. Водил их в тайгу — дорогу показывал. Законам леса учил. Сам учился мал-мал. Но богов своих чтил и помнил всегда. У них совета спрашивал, а не у Бога белых людей.

Когда в последний раз ходил Уягал вместе с белыми в тайгу, встретились им плохие люди. От одного из них, в которого вселился дух зла Ургу, Уягал прячется в тайге больше, чем от своих неверных заповедям предков соплеменников.

Этот белый человек, которого старик прозвал Гололицым, был совсем худой. Злой и жадный. Уягал видел, как он забрал себе дары, принесенные к священному камню — Камаку. Видел и очень испугался. Там, где Уягал вырос, никогда не брали чужого. Только с приходом белых сородичи Уягала узнали, что называется это — воровство. И сегодня такое преступление считается одним из самых страшных в его роду. Карается изгнанием. Взять же что-то у Камака — это верная смерть! Гололицый взял… Уягал думал, что Пихлач сразу же накажет его. Не наказал. Наверно, дух Ургу, вошедший в белого, очень силен…

Еще Уягал видел, как Гололицый жарил на костре своих врагов. Сначала старик подумал, что белый хочет их съесть. В роду Уягала давно не едят людей. Но Уягал слышал от деда и отца, что есть племена, где это делают до сих пор. Может, злой белый оттуда родом? Нет, он не стал есть человечье мясо. Он принес его в жертву духу Ургу. А еще Гололицый хотел убить самого Уягала. Бог Пихлач не дал ему этого сделать, отвел в сторону его пули. Только одна сумела укусить Уягала в плечо. Кость осталась цела, однако.

Потом, когда белые ушли с поляны, Пихлач опять помог камчадалу. Злой Ургу послал к нему медведя-шатуна. Или это Гололицый превратился в лесного хозяина, желая разорвать старого Уягала. Добрый Пихлач не дал. Замутил шатуну глаза, отнял нюх, направил по следу плохих людей. Тут подумал старик, что наконец Пихлач накажет посланца Ургу… Однако вышло по-другому. Хитрый Гололицый, когда лесной хозяин вышел к костру белых людей, успел выскочить из медведя и принять свой прежний облик. Он крикнул своим воинам, чтобы они убили шатуна. Уягал видел, как подыхал медведь… Белые много раз извергали гром из своих стреляющих палок, а когда повалили зверя на траву, втыкали в него длинные ножи и копья, пока жизнь не ушла из лесного хозяина. Победив медведя, воины уснули, а гололицый, как змея, подполз к ним и сделал с каждым то, что они сделали с шатуном. Потом Гололицый, как тогда, у Камака, стал забирать вещи у своих убитых воинов и улыбался при этом.

Вот тогда стало Уягалу страшнее прежнего. Этот белый с его улыбкой, похожей на оскал волка, хуже всякого зверя. Надо бежать от него, бежать подальше. Затаиться в глуши, как это делает подранок, надеясь, что преследователи не найдут его…