Честь - Элиф Шафак

Парни ждали его в «Пещере Аладдина». Их было четверо. Все сидели за пластиковым столиком в дальнем углу. Подходя к ним, Искендер слегка кивнул, и все четверо кивнули в ответ. Он видел, что в их глазах светится уважение – уважение, с которым к его отцу не относилась ни одна живая душа, даже такие завзятые игроки, как он сам, разве что только после крупных выигрышей.

– Привет, – бросил Искендер, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Где Аршад?

– Пока не пришел, – ответил Фарид, низкорослый марокканец с мягким, чуть шепелявым выговором.

– Может, сдрейфил, – предположил Азиз и обнажил в усмешке кривые зубы. – Неделька выдалась такая, что его можно понять.

Лето выдалось тревожным. Каждый день приносил известия о новых неприятных происшествиях. На улицах было небезопасно: мужчин избивали, женщин оскорбляли, над детьми издевались. По ночам в дома иммигрантов летели камни; их белье, вывешенное для просушки, кромсали на куски, в их почтовые ящики подбрасывали собачье дерьмо. Но самое худшее произошло шесть дней назад.

Ранним утром одиннадцатого июня в конце Брик-лейн собралась группа скинхедов. К полудню их там была уже целая толпа, и они продолжали прибывать – пешком, на велосипедах, в машинах. Некоторые приезжали издалека, например из Путни. Наконец они начали свой марш, скандируя лозунги типа «Лондон для белых». Полиция не сочла нужным вмешаться, даже когда скинхеды с криками «бей черномазых!» начали громить витрины магазинов, принадлежавших иммигрантам. Казалось, властям нет дела до того, что свора разъяренных ублюдков посягает на частную собственность.

– Слышал кто-нибудь, что копы заявили после? – усмехнулся Фарид. – Они назвали это спонтанно вспыхнувшим небольшим инцидентом.

– Вот суки, – рассеянно бросил Искендер.

Разговор прервался, когда к их столику подошел Аладдин, хозяин заведения, ширококостный приземистый мужчина лет пятидесяти. Одна нога у него была короче другой, и от этого он казался кособоким. Для каждого посетителя у него находилось доброе слово, и на лице его неизменно сияла улыбка. Правда, рукопожатием он обменялся только с Искендером. Спросил, как дела в школе, как поживает мать, как в эти трудные времена идут дела в магазине у дяди. На все вопросы Искендер отвечал почтительно, но кратко.

– Что будете есть? – спросил наконец Аладдин. – Твои друзья ничего не заказывали, дожидались тебя.

Искендеру было приятно это услышать.

– К нам должен подойти еще один человек, – сказал он. – Сделаем заказ, когда он придет.

Аладдин заковылял прочь. Проводив его глазами, Искендер повернулся к Азизу:

– Какие еще новости?

– Вчера на улице избили парня. Бенгальца. Его нашли истекающим кровью в нескольких шагах от дома Аршада. Это уже четвертый случай за месяц.

Искендер пожевал нижнюю губу. Лицо его было непроницаемым, как маска.

– Знаете, что бесит меня больше всего? – подал голос Сонни. – Эти расистские сволочи твердят, что они вовсе не расисты. Реалисты, вот как они себя называют. Хрен собачий они реалисты! Брехуны, которые боятся сказать правду.

Имя этого парня было Сальватор, хотя все звали его Сонни. Его семья перебралась в Хакни из маленькой сицилийской деревни. Он говорил по-английски так быстро и с таким жутким акцентом, что половина его слов оставалась непонятной для окружающих.

– Куда он запропастился, этот знаменитый трепач? – спросил Чико, нетерпеливо барабаня пальцами по меню. Отец Чико был марокканцем, мать – испанкой.

– Не называй его так, – вставил Азиз. – К людям надо относиться уважительно. Он требует, чтобы его называли Оратор.

– Не вижу разницы. Знаешь, как говорят? Дурак любит говорить, умный – слушать. А этот парень трендит всю дорогу. Вывод можешь сделать сам.

Искендер, нахмурившись, откинулся на спинку стула и сцепил пальцы рук, давая понять, что настало время перейти от пустого трепа к серьезному разговору.

– Он будет примерно через полчаса, – сообщил он. – Я решил, нам стоит собраться пораньше и кое-что обсудить. Дела принимают хреновый оборот. И надо быть полными идиотами, чтобы этого не замечать.

Чико опустил голову. Все остальные, возбужденно блестя глазами, закивали в знак согласия.

– Они хотят вышибить нас из этой чертовой страны, – продолжал Искендер. – Всех скопом – арабов, турок, итальянцев, ливанцев, пакистанцев… И что же, мы будем сидеть сложа руки и упражняться в остроумии? Наши родители поступают именно так и того же хотят от нас. Хотят, чтобы мы сидели и с улыбкой ждали, когда нас перестреляют. Но мы ведь не станем – верно?

– Конечно нет, – откликнулся Чико.

– Я уже слышал, как говорит этот парень. По части речей он мастер. Без шуток. Так что дайте ему высказаться. Если он вам не понравится, значит нам с ним не по пути. Так или иначе, он не из тех, кто, как страус, прячет голову в песок.

Тут открылась дверь и в кафе вошел Аршад. Сунув руки в карманы, он двинулся к их столику. Искендер изменился в лице, когда увидел, что вслед за ним идет девчонка.

– Какого черта ты притащил ее с собой?

– От нее было не отвязаться… – попытался оправдаться Аршад. – Сам разбирайся со своей сестрой.

Искендер прожег Эсму взглядом:

– Вали домой.

– И не подумаю, – заявила она.

Парни наблюдали за стычкой, с трудом сдерживая улыбки.

– Послушай, сеструха, ты начинаешь меня утомлять, – процедил Искендер. – Вали домой и не испытывай мое терпение.

– А чем я тебе мешаю? Просто хочу послушать, о чем здесь будут говорить.

– Хватит строить из себя упрямую ослицу. Говорят же тебе, девчонкам здесь не место.

– Это еще почему? Или эти чертовы скинхеды наезжают только на мужчин? Как бы не так! Женщинам тоже от них достается. И даже девчонкам. А значит, я должна быть готова дать им отпор.

– Она права, – заметил Азиз.

Вдохновленная поддержкой, Эсма взмолилась:

– Прошу тебя, брат, не надо меня прогонять.

Искендер покачал головой, но на этот раз менее решительно:

– Хорошо. Только уговор: рот на замок. Посмей только пикнуть, сразу выставлю вон.

– Заметано. Ели хочешь, я буду нема как рыба. Или даже как труп, – кивнула Эсма, изо всех сил стараясь скрыть обуревавшую ее радость. Все-таки она не удержалась и добавила: – Мне до смерти хочется взглянуть на этого парня. Наверняка я узнаю его, как только он войдет.

Предчувствие, как вскоре выяснилось, обмануло Эсму. Когда Оратор вошел в полупустое кафе, никто, включая Искендера, не догадался, что это он. Все ожидали появления статного мужчины неопределенного возраста, в одежде которого сочетались бы элементы традиции и экзотики. Конечно, глаза его должны были сверкать, как алмазы, а волосы живописно рассыпаться по плечам. А перед ними предстал тощий юнец лет двадцати с небольшим, с самым заурядным лицом, в самых заурядных потертых джинсах. Лишь когда он подошел к их столику и поздоровался, они поняли, что это пресловутый Оратор.