«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Сделай он это, пожертвовал бы своей машиной, но сохранил бы «дуглас», оказавшийся личным самолетом командующего воздушной армией Хрюкина, подаренным ему женой президента США Элеонорой Рузвельт. На нем должны были отправить в Москву пленных немецких генералов. Они в этот момент находились рядом и наблюдали всю картину от начала до конца. Ил-2 врезался носом в топливозаправщик. От сильного удара заработали его пушки и пулеметы. Снаряды пробили навылет топливозаправщик и баки Си-47. Заправщик и «дуглас» загорелись, а вслед за ними и Ил-2.

При ударе хвост «ила» подскочил на высоту около метра, а затем ударился о землю. От резкого удара фюзеляж в месте стыка со стабилизатором переломился пополам. Павлов, не ожидавший такого развития событий, замешкался в кабине и еле успел выскочить из загоревшегося самолета. В нескольких десятках метров от разгоревшегося пожара находились боевые машины, рядом с которыми лежали бомбы, РСы, ленты со снарядами.

Без всякой команды все, кто был на стоянке, бросились на руках оттаскивать подальше от огня самолеты и переносить боекомплект. Прибежал помогать и я. С руганью и бранью появился откуда-то командир полка. Первую порцию от него получил Павлов, а за ним и я. Мне за то, что перед полетом не проинструктировал летчика, когда надо расстопоривать костыль после посадки самолета. Я пытался парировать удар, ссылаясь на то, что такого инструктажа мы никогда не давали – летчики и без него знают, в какой момент надо это делать. Видя, что мои оправдания еще больше злят командира, решил прикусить язык. И правильно сделал. Пстыго и сам, конечно, понимал несправедливость упреков за случившееся и вскоре прекратил снимать с меня стружку. Впрочем, Павлов сам признался в своей оплошности. Свой промах он объяснил тем, что хотел быстрее зарулить на стоянку, упустив при этом из виду особенности поведения самолета после его отключения. Летчики потом долго донимали и подначивали Павлова.

За это Хрюкин приказал перевести Павлова из летчиков в воздушные стрелки. Дословно он выразился так: «Пересадить летчика из передней кабины в заднюю». Павлов от этого замкнулся, ни с кем не разговаривал и в душе проклинал себя за непродуманные действия. Летать снова он начал из высоких патриотических чувств, хотя некоторые из штабных офицеров поговаривали, что ему очень хотелось получить боевой орден. Он был коммунистом с большим стажем, активно выступал на партийных собраниях, был дисциплинированным, исполнительным офицером, добросовестно исполнявшим свой воинский долг.

Пстыго знал об этом и отнесся к нему по-человечески – сажать в заднюю кабину не стал, а временно отстранил от полетов, считая, что все происшедшее случайная нелепость. Такое могло произойти и с более опытным летчиком. После перехода корпуса на другой фронт Павлов снова стал летать на боевые задания. В конце войны он был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, в то время как другие адъютанты эскадрилий, не будучи летчиками и не сделавшие ни одного боевого вылета, были награждены таким же орденом, но только 1-й степени. Через несколько дней радио сообщило, что по улицам Москвы провели большую колонну пленных немцев, во главе которой шли генералы. Я подумал: «Наверное, там были и те, что были на нашем аэродроме. Из-за них сгорели два самолета и заправщик».

На аэродроме Сухой Остров мы увидели большую группу белорусских партизан. 16 июля они под восторженные возгласы жителей прошли парадным строем по улицам Минска. Видимо, те, кого мы видели на нашем аэродроме, тоже принимали участие в нем. Здесь же отличился наш новый комэск Александр Иванович Быков, который снова крепко напился. Проходя мимо, я видел, как он сидел на лужайке около КП полка и выслушивал нравоучения начальства. Увидев меня, он смутился и с виноватым видом отвел взгляд в сторону. За период моего пребывания на фронте Быков оказался первым, кто напился во время ведения полком активных боевых действий. После этого его авторитет сильно упал.

Трудно было себе представить, чтобы командир эскадрильи, член партии, тот, кто водит людей в бой, был выпивохой. В моем представлении командир всегда и во всем должен быть образцом. Этот случай подействовал на меня удручающе. Однажды в одном из вылетов он вывел меня из себя. По неизвестным причинам не сбросил бомбы над целью, и когда мы уже шли над своей территорией, я вдруг увидел, как у него из-под самолета посыпались бомбы. Высота была около 400 метров, и от их взрыва наши машины сильно встряхнуло. Подходя к аэродрому, он, видимо, вспомнил или увидел по контрольным лампочкам, что бомбы не сброшены, и, чтобы не садиться с ними, весь запас аварийно сбросил в озеро. Увидев, как они посыпались, я невольно подумал: «Бомбы на цель сбросить забыл, а вот сивухи набраться – нет».

После освобождения Минска наши войска продолжали быстро продвигаться на запад. Даже при использовании аэродромов подскока угнаться за ними стало сложно. Помогая наземным войскам выполнять поставленные задачи, мы летали практически на полный радиус действия. В это время наша эскадрилья единственная в полку, а может, и во всей дивизии, действовала в районе Лиды. Отработали удачно. Вскоре город был занят нашими войсками. По этому случаю был благодарственный приказ Верховного Главнокомандующего.

Войскам, освобождавшим город, присваивалось почетное наименование «Лидских». Мы думали, что поскольку на город летал только наш полк, то нам присвоят второе имя. Но этого не произошло. Лидской стала наша дивизия. Восточнее Минска была окружена крупная группировка противника численностью более 100 000 человек, но в отличие, скажем, от Сталинграда, здесь не было сплошного кольца окружения. Оставаясь в тылу наших войск, группировка была подвижной. Пользуясь большими лесными массивами, она вслед за нашими войсками скрытно продвигалась в западном направлении, стремясь вырваться из окружения. Мы же стремились не допустить этого.

Одна из групп противника вышла из леса и подошла к Минскому аэродрому, где базировались наши штурмовики и истребители. В предрассветное время она напала на малочисленный и не приспособленный для наземных боев гарнизон. Целью нападения был захват самолетов и летчиков, которых силой оружия хотели заставить перевести их к своим на запад. На аэродроме поднялась паника, стрельба. Часть летчиков, посадив в самолеты, куда было возможно, технический состав, перелетела на старые точки базирования, часть вела бой с гитлеровцами. Спасли авиаторов наземные войска, пришедшие на помощь из Минска и близлежащих районов. Нашему полку тоже пришлось отбивать нападение фашистов. Произошло это на аэродроме Буйли. 16 июля мы перелетели туда из Сухого Острова. Этот аэродром находился примерно в 30 километрах восточнее Молодечно. После Зайцево Буйли было седьмым местом базирования.

Полк в этот момент заметно поубавился. На предыдущих точках оставалось много наших неисправных машин и людей. Для выполнения дальнейших задач полку, да и дивизии в целом требовалась небольшая пауза. Надо было подтянуть отставшие машины, людей, тылы. В результате быстрого продвижения наземных войск от них отстали все подразделения тылового обслуживания. В районе Сморгони из-за полной выработки топлива приостановилось продвижение танковых колонн. Командование фронта приняло решение – посадить на пригодные площадки транспортные самолеты и полностью слить с них топливо. Для обороны самолетов оставить танковый батальон. Остальные танки заправить авиатопливом и продолжать продвижение вперед. Задача фронта – форсирование реки Неман и вступление на территорию Восточной Пруссии. В этот период наиболее успешно решали задачи конно-механизированные группы Осликовского и Плиева. Бензин в большом количестве им не требовался, а для коней летом корма хватало.