Неукротимая красавица - Бертрис Смолл

– Нет, я оставил ее в Эрмитаже. Мне показалось, что здесь готовится нечто вроде ловушки.

– Так и есть, – кивнул Патрик Лесли, – но у тебя еще есть время.

– А что здесь делаешь ты, Гленкирк?

– Кузен Джейми отправил меня сюда за Кэт.

– Я не отдам ее, – негромко произнес Ботвелл, и в его синих глазах появился угрожающий блеск.

Мужчины несколько мгновений сверлили друг друга взглядами, а потом Патрик тихо сказал:

– Я по-прежнему ее люблю, но понимаю, что потерял. Ради всего святого, увези ее отсюда и будьте счастливы, пока Джейми не уничтожил вас обоих!

– Мне необходимо помириться с королем, Патрик, чтобы жениться на Кэт и сохранить Эрмитаж для наших детей.

– Увези ее отсюда! Однажды ты дал мне такой же совет, но я не послушал, и вот результат: сначала я потерял голову, застав Кэт с королем, а потом и ее саму. Не повторяй моей ошибки.

– Мне бы такое и в страшном сне не привиделось. Я знаю, через что ей пришлось пройти. Лучше бы ты сразу ее убил!

– Если бы я так и поступил, ты никогда не испытал бы счастья, – огрызнулся Гленкирк.

– Туше! – похлопал в ладоши Ботвелл и встал из-за стола. – Передай Мейтленду мои сожаления, но у меня срочное дело.

Перебросив ногу через подоконник и поймав удивленный взгляд Патрика, он улыбнулся и пояснил:

– Так безопаснее. Возьми моего коня, Валентайна, себе. Я знаю, ты за ним присмотришь.

С этими словами он исчез.

Когда некоторое время спустя Мейтленд с отрядом королевских солдат появился в таверне, там сидел граф Гленкирк в гордом одиночестве и расправлялся с обильным завтраком.

– А где Ботвелл? – спросил канцлер.

– Просил принести вам извинения, но срочные дела вынудили его покинуть таверну, – ответил Патрик Лесли, и в уголках его рта заиграла усмешка.

– Ваша жена?

– Он приехал один, потому что знал про ловушку, оставил ее в Эрмитаже.

– Похоже, вы ничуть не против того, что ваша жена подвизается в девках у Ботвелла, – ядовито заметил Мейтленд.

Не успели последние слова слететь с губ канцлера, Гленкирк уже был около него и одной рукой плотно держал за шею, а другой – приставил к его объемистому животу кинжал.

От ужаса канцлер лишился дара речи и только моргал глазами.

– Неужели, господин Мейтленд, матушка никогда не учила вас, что не стоит говорить плохо о тех, кто лучше вас? Какие бы проблемы ни существовали между мной и моей женой, их причиной является король, и вы это прекрасно знаете, господин Мейтленд.

Гленкирк намеренно обращался к канцлеру «господин» и тем самым бередил его рану – ведь отсутствие титула сильно уязвляло Мейтленда.

– Не думайте, – продолжал граф, – что я не понимаю, с какой целью вы стараетесь усугубить эти проблемы. Вы хотите уничтожить лорда Ботвелла, чтобы тем самым укрепить свое влияние, господин Мейтленд. Ладно, мне плевать на всю вашу политику! Я хочу добиться лишь одного – безопасности Катрионы. – Хорошенько встряхнув канцлера, Патрик опять заговорил: – Вы талантливый государственный деятель, господин Мейтленд, я в этом ничуть не сомневаюсь, но ничего не понимаете в человеческой природе. Воспользовавшись ситуацией, когда король воспылал страстью к моей жене, вы делаете все возможное, чтобы усилить его зависть к Ботвеллу. Если бы вы не вмешались, Френсис и Катриона уже бы поженились и покинули Шотландию.

Глаза Мейтленда едва не выскочили из орбит.

– Да, – Гленкирк кивнул, – они были готовы отправиться в изгнание, а сейчас вы, идиот этакий, загнали их в угол. Ботвеллу ничего не остается, кроме как сразиться с Джеймсом. Подумайте, сколько жизней будет положено в этой войне между двумя королями: коронованным и некоронованным, – сколько денег потрачено…

Гленкирк наконец отпустил канцлера и оттолкнул от себя. Мейтленд потер шею, а затем заговорил:

– Вы все еще любите ее, милорд. И мне вовсе не надо изучать человеческую природу, чтобы понять это. Неужели вы не хотите вернуть ее?

– Да, хочу, но она больше не желает меня. И это, господин Мейтленд, моя вина. Она любит Френсиса Хепберна, и если это приносит ей счастье, пусть так и будет. – Его лицо исказила гримаса боли, и он невесело улыбнулся. – Вы не можете этого понять, не правда ли, господин Мейтленд? Что ж, оставайтесь в неведении: объяснять не буду. – Граф взял с кресла свой плащ. – Кстати, там, внизу, стоит конь Ботвелла. Я возвращаюсь на нем домой, в Гленкирк, к своим детям. Передайте королю мои сожаления.

С этими словами он вышел из комнаты, и его шаги гулким эхом отражались от стен помещения, когда он спускался по лестнице.

Френсис Хепберн, едва не загнав коня, спешил как можно быстрее вернуться домой в Эрмитаж, к Катрионе. Его раздирали противоречивые чувства. Если бы он только мог сейчас встретиться с кузеном! Если бы Джеймс согласился восстановить его старшего сына в правах на поместье! Если бы позволил кардиналу дать Катрионе развод! Да они тут же покинули бы Шотландию. Ах, сколько этих самых «если бы»… Есть и еще одно препятствие: канцлер. Поскольку он обладал опасным влиянием на короля, его следовало устранить с дороги в первую очередь.

Осень была так хороша, что отвлекала Френсиса от мрачных мыслей. Летняя зелень сменилась чистым пурпуром, погода ласкала последним уходящим теплом. Ботвелл скакал на новом жеребце – темно-сером гиганте по кличке Сиан, что на гэльском языке означает «буря». Они с Катрионой выезжали одни, как раньше, ранней весной. Сэнди Хоум уже давно вернулся домой. Слуги в Эрмитаже чувствовали, что хозяевам хорошо и вдвоем, и вели себя в высшей степени тактично. Ясными холодными вечерами, когда звезды казались ярче и ближе, влюбленные сидели у огня, и либо молчали, либо мечтали о том, чтобы король смягчился и позволил им пожениться. Иногда они даже пели дуэтом, Френсис наигрывал на лютне. У него был глубокий баритон, а у нее – звонкое сопрано. Слуги понимающе улыбались, когда слышали другие звуки, не оставлявшие сомнений, что хозяева счастливы. Они никогда еще не видели Френсиса Хепберна таким спокойным, таким умиротворенным. Да и почему бы ему не быть таким? Ведь их хозяйка такая добрая и мягкая и любит графа всем сердцем.

Незадолго до Рождества Френсис Хепберн сделал любимой лучший из всех возможных подарков. В один из холодных ясных дней на подъездную аллею, ведущую к Эрмитажу, повернул экипаж. Когда карета со скрипом остановилась, Катриона и Френсис вышли навстречу приезжим. Не успел Ботвелл протянуть руку к дверце, как она сама отворилась, и наружу буквально вывалились, толкаясь, четверо пассажиров.

Катриона всплеснула руками, а потом ринулась вниз по ступенькам, чтобы обнять своих детей, уже бежавших ей навстречу. Опустившись на колени, она раскинула руки и в следующее мгновение уже заключила в объятия всех четверых.

– Ох, дети мои! Мои замечательные, восхитительные дети!