Древняя Греция - Томас Мартин

Этот косвенный, но безжалостный метод поиска истины зачастую оставлял собеседников Сократа с чувством недоумения и сожаления, потому что они были вынуждены признать, что с самого начала беседы не имели никакого представления о предмете, в котором, как они считали, прекрасно разбираются. Люди вынужденно приходили к мысли, что принципы, согласно которым они строили свою жизнь, могут не выдержать серьезной критики. Сам Сократ утверждал, что и ему неизвестно верное определение совершенства, но ему хотя бы известно, что он этого не знает. Он пытался не столько подорвать, сколько укрепить ценности своих собеседников и их нравственные убеждения, несмотря даже на то, что, как заметил один из его собеседников, беседы с Сократом вызывают в человеке немоту, словно удар морского ската. Сократ хотел посредством рассуждения обнаружить универсальные стандарты справедливой морали. В особенности он нападал на свойственный софистам взгляд на обычную мораль как на сковывающие «природу» цепи («закон же – тиран над людьми»[117]), утверждая, что тем самым человеческое счастье приравнивается к власти и «наслаждению».

Сократ горячо верил, что для людей справедливое поведение в буквальном смысле лучше несправедливого, так как создает подлинное счастье и благополучие. По существу, он, похоже, утверждал, что справедливое поведение, которое он полагал истинно совершенным, идентично знанию, а истинное знание справедливости неизбежно приведет к тому, что люди станут предпочитать добро, а не зло, и потому будут подлинно счастливы независимо от материального достатка или физического комфорта. С этой точки зрения и бедняки могли быть подлинно счастливы, возможно даже более, чем богатые с их неизбежными заботами об умножении своих богатств и управлении ими, что не слишком способствует подлинно справедливой жизни. Поскольку Сократ полагал, что для счастья достаточно знания как такового, он утверждал, что сознательно никто не станет поступать несправедливо, а справедливые поступки всегда соответствуют личному интересу. Может показаться, утверждал он, что люди могут действовать в своих интересах обманом или применяя силу к тем, кто слабее, но видимость эта обманчива. Полагать, что нет ничего лучше жизни, в которой можно пользоваться неограниченной властью над другими, есть проявление невежества. Напротив, нет ничего желаннее жизни с заботой о совершенстве и руководствующейся разумными размышлениями о справедливости. Как полагал Сократ, все, что нужно для хорошей жизни, – это чистое нравственное знание.

Несмотря на то что Сократ словно лазерным лучом высвечивал проблемы справедливости и, в отличие от софистов, отказывался обучать и брать за это плату от молодых людей, общение с ним многих приводило в такое же смятение, что и релятивистские учения софистов. Действительно, некоторые из собеседников Сократа были весьма обескуражены тем, что Сократ опровергал выношенные ими убеждения. Больше всех страдали отцы, чьи сыновья, наслушавшись, как Сократ приводит кого-то в полное замешательство, дома пытались применить этот способ рассуждения в общении с родителями. Люди, испытавшие этот переворот в традиционной иерархии образования между родителями и детьми, – предполагалось, что отец учит сына, а не наоборот, – имели основания считать, что влияние Сократа, пусть и невольное, подрывает устои общества, ставит под сомнение традиции афинян и подталкивает молодежь к тому, чтобы раскачивать их со всем жаром юности.

Мы не можем определенно сказать, что думали о Сократе афинянки – или что он думал о них. Его взгляды на способности и поведение можно в равной мере отнести и к мужчинам, и к женщинам, и, возможно, он считал, что и женщины, и мужчины одинаково способны к справедливости. Тем не менее реалии афинского общества были таковы, что Сократ общался преимущественно с мужчинами и его идеи касались прежде всего мужчин и связанных с мужчинами ситуаций. Ксенофонт, впрочем, сообщает, что Сократ не раз беседовал с Аспасией – гетерой, многие годы жившей с Периклом. У Платона Сократ приписывает свои рассуждения о любви жрице, известной лишь как Диотима из Мантинеи. Остается неясным, общался ли он с ними на самом деле или это вымысел.

Опасения множества людей, что Сократ подрывает традиции, сплачивающие общество, отразились в комедии Аристофана «Облака» (423 г. до н. э.), названной так по партии, исполняемой хором. В пьесе Сократ предстает циничным софистом, который за плату обучает в своей школе Протагоровому умению превращать слабый аргумент в сильный. Когда сын главного героя становится, пройдя обучение у Сократа, ритором, умело доказывающим, что сын имеет право бить родителей, – и переходит к делу, главный герой в финале комедии сжигает Сократову «мыслильню».

Афиняне, обеспокоенные влиянием Сократа на людей, нашли подтверждения своим опасениям в карьере вызывавших всеобщее возмущение Алкивиада и особенно Крития, одного из «Тридцати тиранов». В презрительном отношении Алкивиада к социальным условностям винили Сократа, потому что Алкивиад был одним из самых преданных его последователей; Критий, еще один известный его ученик, сыграл ведущую роль в убийствах и реквизициях, совершенных во время правления «Тридцати тиранов» в 404–403 гг. до н. э. Критий был также печально известен высказываниями, что боги и нравственные нормы не более чем циничные выдумки законников, чтобы держать людей в узде и заставить их подчиняться законам, внушая им, что боги знают, что люди делают, когда никто не видит, и накажут преступников. Обвиняя Сократа в преступлениях и идеях Крития, его недоброжелатели предпочитали не замечать, что он воспротивился, когда «Тридцать тиранов» попытались вовлечь его в свои жестокие замыслы, что он отрицал провозглашаемую и проявляемую Критием свободу от морали.

Враждебность, которую некоторые афиняне питали к Сократу после жестокостей «Тридцати тиранов», обнаружилась, когда влиятельный афинский гражданин по имени Анит вместе с двумя менее известными гражданами в 399 г. до н. э. возбудил против Сократа процесс. Над Анитом, приверженцем демократии, смеялся ученик Сократа Алкивиад, да и сын Анита, наслушавшись Сократа, пошел против отца. Поскольку амнистия не позволяла обвинителям выдвинуть какие-то претензии к Сократу, относящиеся к периоду тирании 404–403 гг., они обвинили его в том, что своими словами и действиями он выказывает неуважение к богам, которых почитает город (обвинение в «безверии», нечестивости). Безверие расценивалось как чрезвычайно серьезное преступление: считалось, что боги могут покарать весь город, в котором живут несправедливые. Афинские законы, однако, точно не определяли, какие именно слова или действия образуют состав преступления. Поэтому обвинители должны были убедить присяжных, избранных для рассмотрения этого дела, что дела, поступки, убеждения и высказывания Сократа вместе составляют достойное наказания преступление. Как обычно в афинских судебных процессах, не было никакого судьи, который решал бы, какие доказательства приемлемы или как следует применить закон. Выступая в качестве прокуроров, как того и требовали афинские законы, обвинители лично представляли свои доводы против Сократа перед коллегией присяжных в составе 501 человека, сформированной по жребию из судей, избранных на тот год из граждан старше 30 лет.