Мастер Миража - Елена Долгова

* * *

День шел бесконечно медленно, струился, истекал синеватым сиянием, монотонно и заунывно шелестел ветром в камнях. Впервые за часы, проведенные в иллюзии, Брукс проголодалась. К полудню голод сделался нестерпимым, от слабости дрожали колени. Она обшарила кусты, отыскала десяток изогнутых наподобие сердечек орехов, два оказались пусты – под глянцевой скорлупой таилась серая мучнистая труха, остальные ядра горчили на вкус.

Цилиан долго вслепую вертел в пальцах Витые остатки скорлупы.

– Мне кажется, я таких никогда не встречал, наш Цертус слабоват в ботанике. Не отравись, – сумрачно посоветовал инспектор.

– Нельзя отравиться в воображении.

– Голодать в воображении тоже нельзя, но ты ведь голодаешь.

– Обойдется.

Вечерело очень медленно, день угрожал затянуться навечно. Цилиан лег у подножия менгира, закинул руки за голову и направил слепой взгляд в небо. Авита дважды пыталась затеять разговор, но инспектор ни разу не ответил, он даже не пошевелился, и она отошла в сторону, испытывая смутную обиду.

Ночь упала разом, кто-то просто выключил ложное голубоватое сияние, и в этой беззвездной темно-серой мгле было куда больше естественности. Через час пошел дождь, Брукс почти силой оттащила Цилиана в сторону зарослей, капли молотили вовсю, сотрясая ненадежную крышу из осенних листьев. В этом было что-то страшное – бутафория исчезла, мир наводки торопливо и пронзительно воплощался, становился реальностью. Именно в реальности заключалась безысходность.

«Это конец, – подумала погруженная в глухое отчаяние Авителла. – Мне отсюда не уйти, потому что выхода уже нет и не будет никогда. Мы тронули силу, с которой не сумели справиться. Я не знаю, кто этот Цертус, может быть, и вовсе не человек, а сам Разум или Оркус. Он использовал всех нас – меня, Вэла, Цилиана, и мне никогда не понять, чего он хочет – как не понять эту ночь, пустоту и непрерывные потоки дождя».

Она осторожно встала, обошла неподвижного Цилиана и одна двинулась в ночь. На открытом пространстве упругие струи воды хлестко ударили прямо в лицо, заставляя мокрые растрепавшиеся волосы прильнуть ко лбу и щекам.

«Можно просто прыгнуть со скалы и кончить все разом».

Она сделала несколько неловких шагов в темноте, ощупью разыскивая тропу.

– Эй, Авита! – раздался голос Цилиана. Брукс промолчала.

– Авита, вернись.

Она шла, расшвыривая ногами мелкую, перемешанную с камешками грязь.

– Девочка, не валяй дурака!

В голосе Цилиана нарастала паника.

«Иди ты в Оркус, спаситель хренов», – подумала Авителла.

– Это не по-товарищески, – как-то обреченно отозвался инспектор. – В конце концов, я ведь тебя не держу, но могла хотя бы проститься.

Авита остановилась. «Он ничего не понял, просто подумал, что я решила сбежать, потому что отыскала выход для одной себя».

Она остановилась.

– Авита!

Покинутый Цилиан оказался где-то в стороне, Брукс едва нашла потерянную тропинку, побрела обратно, раздвигая ладонями мокрые ветви кустов. Знакомый менгир вынырнул из темноты, словно привидение. Дождь внезапно прекратился, но холод усилился, насквозь продувая плащ. Возможно, этот ледяной ветер и прогнал мокрую тучу.

– Все в порядке? Я-то ничего не вижу, – на этот раз голос Цилиана раздался совсем рядом.

– Да здесь я, здесь. Просто пошла немного прогуляться. Мне без разницы, под каким кустом прятаться, если дует со всех сторон.

– Где ты? Подойди ко мне, не уходи.

Несчастного Цилиана била крупная дрожь. Брукс вернулась и неловко опустилась на колени рядом. Он на ощупь отыскал ее ладони, потом плечи.

– Я испугался, подумал, что ты сбежала и бросила меня. Сейчас утро?

– Ночь.

Брукс попыталась отвернуться, чтобы не видеть безжизненно остановившиеся глаза инспектора – они напряженно и тоскливо смотрели сквозь нее, куда-то в бесконечно удаленную точку.

– Пусти мои пальцы, не бойся, я и так никуда не убегу.

– Почему так холодно? Снег пошел?

– Это непогода и ветер с гор.

Брукс попыталась встать и отодвинуться, но наблюдатель не разжимал рук, пальцы сквозь плащ крепко вцепились в озябшие плечи Авиты, она слегка отстранилась.

– Не валяй дурака, Тэн, ты вконец свихнулся.

Он исступленно обнял ее, шепча бессмысленные и нежные слова утешения.

– Ты сумасшедший, пусти.

Авителла напряглась, вырываясь, но почти в тот же момент ее охватило странное нежелание бороться. «А не все ли равно? Завтра мы оба умрем». Бессвязные слова Тэна скатывались с ее рассудка, словно прозрачные капли дождевой воды с гладкого стекла. И все-таки что-то оставалось. Застежку ее плаща настойчиво теребили пальцы Цилиана. Брукс прижалась губами к его мокрой щеке.

Ветер раз за разом приносил мелкую россыпь холодных, как лед, капель. Стена пожелтевших за одну ночь листьев останавливала порывы ветра и дождя. Когда Брукс, наконец, отпустила шею Тэна, он перекатился на спину и устроил ее голову у себя на плече. Инспектор, кажется, справился с отчаянием, но чистые безжизненные глаза наблюдателя все так же отрешенно смотрели в мокрую пустоту неба.

Брукс осторожно, чтобы не заметил Цилиан, вытерла ладонью свои влажные щеки.

«Что я наделала!»

– Ты что это, плачешь, что ли? – словно бы откликнулся на ее невысказанные мысли проницательный инспектор. – Ну, это зря. Вообще-то я на самом деле от тебя без ума, если, конечно, такая бесполезная штука, как привязанность калеки-наблюдателя, еще кому-то интересна.

«Ты-то, может, и не врешь. Зато я безнадежно не люблю тебя. Потому что люблю Короля, которого уже никогда не увижу». Авита стиснула зубы, стараясь не всхлипывать.

– Ладно, пустое, – подумав, добавил Цилиан. – Поскольку в этом растреклятом мираже имеют обыкновение сбываться наши подавленные страхи и желания, должно быть, ты давно меня хотела.

Взбешенная Авита не нашлась, что ответить. Неделикатный Цилиан продолжил в том же духе: – И не расстраивайся из-за пустяков. Ведь все, что происходит в Зазеркалье, суть события воображаемые, а значит, недействительные. Наши погруженные в кому тела сейчас мирно стынут на пыльном полу наследственного бункера твоего приятеля Далькроза… Это я из вежливости говорю – тела, стоило бы сказать – трупы.

– Вечно ты несешь всякие гадости.

– Ладно, ладно, не надо такой бурной реакции, пусть будет – мой противный труп и твое прекрасное тело.

Утром, впервые за все эти дни, взошло солнце. Брукс прищурилась и долго смотрела на ослепительный верхний край громадного оранжевого диска.