Четыре сестры - Малика Ферджух

показывают во многих фильмах. И потому что… счастье – это, наверно, такая штука, которая зовется Мерлин.

Она погладила карман, где лежали билеты, и сказала себе: «Ох! Боже мой, прекрати улыбаться, ну да прекрати же…»

* * *

Как и обещал, Гарри дождался, когда Танкред уйдет из дома, чтобы открыть дверь Майкрофту. Они договорились, что он зайдет через четверть часа, и мальчик тактично оставил его наедине с Миледи.

Для разнообразия Гарри решил выйти со стороны башенки. Винтовая лестница оказалась узкой и крутой, было темно. Гарри вышел наружу с облегчением.

Дверь башенки выходила назад, прямо на ланды. Гарри расхаживал вокруг, согнувшись, в поисках живности, которая могла бы стать новым другом. Божья коровка? Лесной клоп? Скарабей?

Вдруг его остановил чей-то голос.

Гарри поднял голову и увидел вдалеке Танкреда. Он машинально присел на корточки, ощупав карман, чтобы убедиться, что ключ по-прежнему у него.

Тут послышался другой голос. Прячась за папоротниками и кустами дрока, он увидел… Шарли.

Шарли и Танкред беседовали посреди ланд. Гарри присел еще ниже.

Он не слышал, что они говорили, – только звук их голосов, иногда смех. Гарри чуть высунулся из-за листьев.

А они, оказывается, и не говорили. Танкред обнял Шарли и целовал ее. Гарри наблюдал за поцелуем. Ему это было интересно, тем более что на него они вовсе не обращали внимания.

Танкред снял куртку и аккуратно расстелил ее на земле. Шарли села на нее… и тотчас вскочила! Гарри увидел, как они оба расхохотались: Шарли вытаскивала из кармана куртки стебель порея.

Гарри, воспользовавшись случаем, подполз ближе. Достаточно близко, чтобы слышать их.

– Серийный истребитель порея продолжает наносить удары, – смеясь сказала Шарли.

Она наугад отшвырнула стебель, который приземлился в пятнадцати сантиметрах от Гарри.

Танкред снова расстелил на земле куртку. Шарли села. Танкред опустился рядом. Он снова обнял ее и поцеловал. Его рука гладила волосы Шарли, другая подбиралась от запястья к впадинке локтя.

Внезапно поцелуй прервался. Выпустив Шарли, Танкред вскочил на ноги и вскрикнул:

– Муравьи! Их сотни! Ах ты черт…

И тут Гарри, вынырнув из травы прямо перед ними, завопил:

– Грубое слово – евро!

Они уставились на него ошеломленные.

– Гарри! – сказала наконец Шарли, вскочив и пытаясь застегнуть жилет, который и без того был застегнут на все пуговицы. – Что ты здесь делаешь?

– Я живу здесь на каникулах, – флегматично ответил Гарри. – А вы занимались любовью? – спросил он единственно для сведения.

Танкред засмеялся.

– Что ты собираешься делать со всеми этими евро?

– Куплю себе тушканчика.

– О – заинтересованно протянул Танкред. – Тушканчика! А ты знаешь, что это животное из семейства грызунов и задние лапы у него – настоящие пружины, они…

Он взял мальчика за плечо. Шарли смотрела им вслед, пока они удалялись к дому. Она улыбнулась. Подняла куртку Танкреда, встряхнула ее, стебель порея выпал из другого кармана.

Ее одолел неудержимый смех.

11

Ночной круговорот

Билет был куплен (и действителен два месяца), Беттина изучала календарь. Какой день подходящий? Лучший? До конца каникул, разумеется, но не в выходные, а то сестры будут задавать вопросы. По правде сказать, все зависело:

• от лишнего полкило на ягодицах, которое надо было сбросить;

• записи к Маринелле, парикмахерше;

• времени, которое потребуется Женевьеве, чтобы пришить кантик на юбку, специально приготовленную для дня Х;

• присутствия духа, необходимого, чтобы встретиться с Мерлином;

• массы других причин, в которых не хотелось себе признаваться.

Она порвала список и спустилась в кухню. Там она нашла Ингрид, кошка разлеглась на плитке, как маленький тигр. Беттина взяла ее на руки.

– Во вторник? В пятницу? Как ты думаешь?

Ингрид лизнула ей запястье на последнем слоге пятницы.

– В пятницу! Отлично! – решила Беттина.

И тут (как глупо) на нее накатил мандраж, как будто уже была пятница и она ехала в поезде. Она почувствовала себя освобожденной и в полнейшем ужасе.

Чтобы отвлечься, она стала выхватывать из шкафчика коробки, пакеты, банки.

– Что ты собираешься делать со всем этим? – спросила мама.

Беттина обернулась.

– Давно тебя не было! – пробормотала она. – Ты всегда появляешься, когда тебя уже не ждешь.

На Люси Верделен были желтый непромокаемый плащ, в котором она походила на моряка из детских книжек с картинками, и высокие зеленые резиновые сапоги. Она взяла на руки Ингрид и, взлетев к потолку, села на край буфета. Провела пальцем по лепнине, показала его дочери:

– Хозяйки вы неважные. Сколько пыли.

– Справляемся как можем. Ты могла бы не умирать. А папа не с тобой?

– Он читает лекцию о загрязнении окружающей среды в аду. Хочет подать хартию в защиту прав грешников.

– Папа всегда думает о других, – сказала Беттина с нежностью.

Мама наклонилась, потянула за полы плаща, разглаживая складки, и погладила Ингрид, болтая ногами.

– Я ошибаюсь или ты делаешь мой знаменитый торт, который не надо печь?

– Твой «Наполеон» из рассыпчатого печенья, yes sir[61]. Не говори ничего, я хочу сама вспомнить.

Беттина раскрошила пачку печенья, смешала с маслом и мягким сыром. Взглядом поискала одобрения мамы, которая наблюдала за ней с буфета, свесив ноги. Ингрид тоже смотрела очень внимательно.

– А… дальше? – спросила Беттина.

Она отметила, что мама уже не в плаще, а в своем синем миткалевом фартуке. Такой у нее был посмертный дар. Она могла переодеться в одну секунду.

Люси Верделен спрыгнула с буфета и грациозно, на манер Мэри Поппинс, приземлилась на цыпочки (резиновые сапоги превратились в балетки на ремешках).

– Немного растворимого кофе для аромата. А где у вас форма для торта? И это называется порядок…

Беттина нашла форму, положила на дно слой печенья, сверху вылила смесь.

– А сверху, – сказала мама, – опять слой печенья. Утрамбовывай осторожно. Чтобы не поломались.

Ингрид, тоже спустившаяся с буфета, вылизывала остатки сыра. Беттина поставила форму в холодильник.

– Спасибо, – сказала она. – Это единственный рецепт, который я освоила. Ты помнишь? Мой первый торт из…

Ее взгляд заметался по кухне. Она снова была одна с кошкой. Мама исчезла. Беттина вздохнула.

– Как раз когда я собиралась рассказать ей про Мерлина… Тьфу ты. Если я скажу, что никогда не была так влюблена, ты появишься?

Люси по-прежнему не было видно.

– Тьфу ты, – повторила Беттина, заглядывая Ингрид в глаза. – Ты не скажешь мне, куда она подевалась?

* * *

Постоявший на холоде, «Наполеон» из печенья таял во рту. Гортензия отрезала кусок для Женевьевы, еще один – для себя.

– Перечитай мне всё, – попросила она с полным ртом.

Письмо Зербински Гортензии

Дорогая Гортензия,

Мюгетта получила