Рыжая племянница лекаря - Мария Заболотская

— Что ж, тогда мне остается поблагодарить тебя, — я протянула ему руку, и, несмотря на то что мы не раз касались друг друга за время нашего небольшого путешествия, это простое движение отчего-то стоило мне усилия над собой. — Без тебя я не смогла бы сюда добраться.

— Возможно, это было бы к лучшему, — ответил он, пожимая мои пальцы как-то особенно осторожно.

— Когда я отправлюсь обратно в Таммельн, ты… ты снова появишься? — решилась спросить я, сама не зная, какой ответ встревожил бы меня больше.

— А ты хочешь, чтобы я появился? — не стал облегчать мои душевные терзания Хорвек.

И пока я вновь пыталась то ли доказать самой себе, что Хорвек — демон, то ли опровергнуть свою догадку, чтобы испугаться еще более, мой предательский язык сам по себе произнес:

— Да.

— Тогда я подожду тебя, — ответил он и не прощаясь шагнул куда-то в сторону, бесшумно скрываясь в лесной чаще.

И я, не помня себя от внезапного приступа смущения, в одиночестве направилась к воротам, рядом с которыми висел начищенный медный колокол — с его помощью путники подавали знак обитательницам монастыря о своем приходе. Над ним я увидела табличку, надпись сообщала: здесь рады любому честному гостю и готовы предоставить кров уставшему в дороге путнику. Быть может, я не могла считаться честным гостем, но определенно выбилась из сил и продрогла, оттого с чистой совестью дернула за веревку.

Вскоре отворилась небольшая дверца, и милейшая тетушка в строгом одеянии тут же впустила меня внутрь, не переставая охать и сочувственно вздыхать — должно быть, выглядела я ужасно: промокшая до нитки, проголодавшаяся, да еще и опирающаяся на костыли.

Возможно, боги захотели показать мне, что моя неприязнь к их служителям не столь уж оправданна: монахини из лесной обители оказались добрейшими созданиями, хоть и излишне суетливыми. Не успела я в двух словах описать, как подверглась нападению разбойников, в моих руках появилась стопка чистой одежды, пахнущей какими-то лекарственными травами, а в гостевой комнатушке я нашла достаточное количество горячей воды, чтобы привести себя в порядок.

Меня любезно позвали к общему столу, накрытому к ужину, и я в подробностях рассказала, как бессовестные грабители угнали повозку с припасами для лесной обители. Умолчала я только о помощи Хорвека да о том, что видела, как брат Жиром улепетывал с таинственным сундуком. Что-то мне подсказывало: монахи решили обстряпать это дельце себе на пользу, и любой, посмевший утверждать, будто главная ценность не досталась разбойникам, станет их личным врагом. Мне же было достаточно того, что во враги я сама себе назначила могущественную и безжалостную колдунью.

— Божья кара непременно падет на мерзавцев, — покачала головой главная из монахинь, назвавшаяся мне сестрой Аурандой. — Но милость добрых людей не оскудеет. Светлейший господин Огасто не позволит, чтобы мы остались без запасов в преддверии зимы…

Заслышав имя его светлости, я встрепенулась, тут же вспомнив, зачем я так стремилась в обитель. В груди вновь поселилась щемящая, сладкая боль, и я с удивлением подумала, что за последние дни успела о ней слегка позабыть, но теперь она вернулась, казалось, с удвоенной силой.

— Сестра Ауранда, — я старалась говорить серьезно и даже чуть испуганно, как это свойственно людям, сознающим исключительную важность некой миссии, им порученной. — Я упоминала, что мой дядюшка служит при его светлости и является его доверенным лицом. И когда речь зашла о том, что я отправляюсь поклониться здешним святыням, то господин Огасто счел, что будет уместно воспользоваться этой возможностью… Видите ли, я должна встретиться с той дамой, что была поручена вашим заботам… Мне не объясняли толком, кто она, да я и не посмела бы расспрашивать, ведь кто я такая, чтобы задавать лишние вопросы, однако… Быть может, я неправильно что-то поняла, но если все же здесь есть госпожа, близкая его светлости…

Уловке этой я научилась от дядюшки Абсалома, который не раз говаривал: «Чем глупее и смущеннее ты себя ведешь, тем более честным человеком тебя считают». Не раз дядя отсылал меня к недовольным клиентам с тем, чтобы я изобразила перед ними тупицу, способную перепутать ногу с рукой, а глаз — с ухом. И почти всегда мне удавалось состроить вид достаточно глупый для того, чтобы гнев покупателей сошел на нет или же запал их уменьшился до такой степени, чтобы дело не закончилось судебным иском. Вот и сейчас я мямлила так долго и робко, что сестра Ауранда начала чувствовать себя неловко, как это бывает с сострадательными людьми, видящими перед собой старательного болвана.

Знаком она указала мне следовать за ней и пригласила в свою комнату, похожую как две капли воды на ту, которую отвели мне самой.

— Дитя мое, вы не ошиблись, все верно, — ласково сказала она мне. — Одна из наших сестер, Лауресса, приходится господину Огасто родственницей. Несчастная больна и не желает, чтобы эта болезнь бросила тень на имя его светлости…

— Больна? — я распахнула глаза как можно шире, что не составило труда, ведь я и впрямь была необычайно взволнована тем, что моя смелая догадка оказалась правдой.

— Ее ум время от времени помрачается, — с грустью сказала сестра Ауранда то, чего я ждала. Слова «помраченный ум» я с недавних пор понимала только как «черное колдовство» и никак иначе.

— Могу ли я поговорить с нею? — едва смогла промолвить я, сознавая, как близко подобралась к разгадке тайны, само существование которой ведьма оберегала так старательно.

Бесхитростный этот вопрос неожиданно сильно смутил монахиню.

— Поговорить? — Она принялась беспокойно сплетать свои бледные слабые пальцы. — Но ее болезнь… Временами она обостряется так, что бедняжка никого не узнаёт, и я не думаю, что она поймет…

«Ах, словно господин Огасто не таков! — с неожиданным раздражением подумала я. — Но ему при этом позволено быть герцогом, пусть за спиной его болезнь и обсуждают! А с женщинами разговор короткий — лесной монастырь и забвение…» Но вслух я объявила, что меня не пугают проявления душевных болезней, если, разумеется, безумцы не склонны к внезапным приступам бешенства.

— Нет-нет, сестра Лауресса — тишайшее и кротчайшее создание, — покачала головой монахиня, заметно тяготясь какой-то мыслью. — Но при всем том… Ох, милое дитя, вам не стоит с нею говорить!

— Но почему же?! — воскликнула я, нахмурившись. — Поймет ли она мои слова или нет, но я буду считать, что выполнила поручение! Что я скажу, если меня спросят, повидалась ли я с госпожой Лаурессой? До нее рукой подать, а я не решилась зайти к ней в комнату?!

Моя пылкая речь окончательно растревожила сестру Ауранду, взгляд которой бегал по сторонам, как это бывает с людьми, не желающими говорить какую-то неловкую для них правду, однако не находящими другого выхода.

— О, юная госпожа… — наконец пробормотала она. — Поверьте, я не желаю чинить вам препоны. Но если вы не верите в мои добрые намерения… Прежде чем говорить что-то еще, я хочу вас заверить, что и я, и все добрые сестры этой обители безмерно сострадаем Лаурессе и никогда не выказывали в ее адрес неприязни. Но то, что я скажу сейчас, может показаться вам свидетельством недоброго отношения к ней. И если вы расскажете об этом господину Огасто, то он, упаси боги, еще подумает, что мы обходились с его родственницей без должного почтения…