Иллюзии - Кэтрин Стоун

– Ты голоден? – Ее голос звучал хрипло.

Он поднял голову. Ее губы ярко блестели на бледной коже.

– Голоден? Нет. А должен быть?

Фрэнсис села. Волосы цвета меда рассыпались по ее груди. Она разглядывала свои руки.

– Я не знаю, что сказать.

Желание вновь обладать ею было почти болезненным.

– А что ты обычно говоришь мужчине, которого ты изнасиловала?

– Изнасиловала?

– Ну, соблазнила, – криво улыбнулся он. – В конце концов, я был не против, правда?

Он видел, что она колеблется. Она выглядела совсем беззащитной.

– Меня этому учили. Если повар видит умирающего от голода человека, он готовит ему еду.

– А если голодающий не любит этих блюд?

– Ты выглядел проголодавшимся.

– Возможно, – рассмеялся он, удивляясь горечи в ее голосе. – Уже много лет я так хорошо не спал.

Она не поднимала взгляда, и он не мог себе представить, о чем она думает.

– Это хорошо. Лэнс так и предсказывал.

– Лэнс? – вырвалось у него. – Боже милосердный! Какое, черт возьми, он имеет отношение ко всему, что произошло?

Фрэнсис обхватила себя руками. У нее было такое ощущение, что ее избили. Ей хотелось плакать. Найджел смотрел на нее горящими глазами. Теперь он действительно рассердился. Два быстрых шага – и он оказался рядом с кроватью.

Она глубоко вдохнула, желая успокоиться.

– Он показал мне листки про тебя… о том, чем ты любил заниматься в Лондоне. Лэнс считал, что тебе нужна разрядка. И оказался прав, ведь так?

– Прав? – Его голос источал сарказм. – Относительно чего? Моего грязного прошлого? Моих низких пристрастий? Что я не могу жить без шлюх? Боже милосердный!

Она не смотрела на него, заставляя свой голос звучать ровно.

– Я не считала все это правдой, но мне тоже казалось, что тебе нужен отдых.

– Ты глубоко заблуждаешься, Фрэнсис. Я жил без женщины двадцать месяцев. Двадцать проклятых месяцев! И если захочу изменить такой образ жизни, то по собственной воле. Но не по желанию Лэнса, черт бы его побрал! Но раньше…

Раньше была Катрин…

Найджел отодвинулся от Фрэнсис и взял перчатки и шляпу.

– Я вот что тебе скажу: я привык вести жизнь повесы. Плотские утехи когда-то определяли мою жизнь.

Фрэнсис выбралась из кровати и схватила свою одежду.

– Я не в состоянии удовлетворить тебя? Ты жаждешь наблюдать, как женщины спариваются с ослами, и делить свою постель с мужчинами?

– С ослами! – Он поднял на нее глаза, и его губы скривились в иронической усмешке. – Я перепробовал почти все, но ослы и мужчины никогда не привлекали меня. Необходимые мне чувственные удовольствия невозможны без женщин. Когда-то это была существенная часть моей жизни. Но, Бог мой, если я раньше и отрекся от чувств, то этой ночью мне представилась возможность погрузиться в них достаточно глубоко!

В эту минуту она испытала больший страх, чем когда умер Доннингтон или когда увидела пристальный взгляд Фуше. И даже больший, чем когда ее взяли в плен и отправили во дворец махараджи. Это был другой страх, совсем близко подбиравшийся к сердцу.

– Что теперь будет?

– Теперь у меня есть дело, которое необходимо закончить прежде, чем мы вернемся в Англию. Но после этой ночи у меня нет сил противостоять тебе. Ты победила. Я сделаю тебя своей любовницей. А почему бы и нет? Твое искусство плюс моя испорченность! Ты будешь щедро вознаграждена. Я никогда еще не оставлял женщину неудовлетворенной, за исключением Катрин.

Резко повернувшись, он вышел из комнаты.

День Фрэнсис провела как в тумане. Ее мозг отказывался работать. Она не могла медитировать. Если человек с начала до конца любовного свидания думает, что наслаждается с кем-то другим, кого он любит, то это называется «перенесенной любовью».

Клиентов было не очень много, и она сидела за своим маленьким столом и пыталась составить опись товаров, которых оставалось совсем мало. Если эта пугающая неопределенность продлится еще немного, они лишатся запаса тканей и одновременно своего прикрытия. Фрэнсис провела пальцами по отрезу кремового шелка, лежавшему рядом с ее стулом. Он был теплым от падающего на него из окна солнечного света, мягким и гладким. Ткань напоминала ей кожу мужчины, горячего от страсти, сильного и прекрасного, будоражащего ее чувства.

Она сгорала от желания прикоснуться к нему. Неужели больше ничего не будет? Всю ночь он вновь и вновь удовлетворял свою страсть. Но каждый раз, когда он достигал вершин наслаждения, она оставалась где-то далеко, все больше цепенея. Она оставалась холодна, как овладевшая своей профессией проститутка. Это было мучительно для нее. Ей было невыносимо больно видеть его искаженное в экстазе лицо и не испытывать ничего самой, понимать, что она совершила величайшую в жизни ошибку. Занятие искусством Камы с публичными женщинами не поощряется и не запрещается. Целью тут является лишь наслаждение. Фрэнсис достигла своей цели. Она доставила ему наслаждение. Но какой ценой? Боже милосердный! Какой ценой?

Со двора донесся цокот копыт. Фрэнсис встала и выглянула в окно. Кремовый шелк выскользнул из ее рук. Не меньше двадцати лошадей. Блеск оружия. Через арку во двор въезжал отряд польских улан. Командовал ими капитан Жене, узнавший на охоте донского скакуна Найджела. За уланами следовала закрытая карета с зашторенными от солнца окнами. Карета остановилась, и оттуда вышел высокий худой мужчина. Он постоял несколько секунд, оглядываясь вокруг. Яркое солнце освещало его угловатое лицо и рыжие волосы. С бесстрастным лицом он изучал дом и ветхие конюшни. Его темный костюм резко выделялся на фоне сверкающих мундиров улан.

Фрэнсис лихорадочно размышляла в поисках выхода. Ее личные печали ничего не значили по сравнению с тем, что произошло. Она должна была придумать что-нибудь правдоподобное, чтобы предотвратить катастрофу и спасти Найджела. Потому что на улицу Арбр приехал глава тайной полиции Жозеф Фуше и привел с собой капитана Жене и его солдат.

Фрэнсис открыла парадную дверь, еще не зная, что скажет непрошеным гостям. Фуше поклонился ей, и его губы растянулись в язвительной улыбке. В это мгновение во дворе показались Найджел и Лэнс. Капитан Жене с открытой враждебностью взглянул в лицо Найджела. Он поднял саблю и подал знак своим людям. Гнедой жеребец Найджела попятился. Солдаты закрыли тяжелые створки дубовых ворот. Смертельно побледневший Лэнс пытался успокоить своего коня.

Найджел рассмеялся, и его донской жеребец опустился в поклоне, приветствуя стоящего у кареты худого человека. Золотые и серебряные пятна переливались на гладкой, отливающей металлическим блеском шкуре животного – отличительная особенность обитателя степей. Найджел соскользнул на землю. Золотистый конь стоял рядом и тихо пофыркивал.