Врата Смерти - Стивен Эриксон

«Они — безмозглые твари, которыми движет инстинкт», — пытался успокоить себя Дюкр.

И любое сходство этого громадного облака с человеческим лицом — плод его воображения. Клобуку незачем появляться в таких местах. Властитель Смерти не был склонен к позерству; скорее наоборот, его отличала… ироничная скромность.

«Просто я поддался страху. Человеческий разум любит искать особый смысл в бессмысленных событиях. Только и всего».

Дюкр вновь пустил лошадь галопом, двигаясь навстречу вечерней мгле.

Забравшись на гребень невысокого холма, Фелисина разглядывала ожившую впадину.

«Воплощенное безумие» — других слов у нее не было.

Неужели природный мир тоже подвержен ему? Все началось неожиданно. Они свернули шатры и были почти готовы пуститься в дальнейший путь, как вдруг песок вокруг подернулся рябью, будто озерная вода под дождем или градом. Пространство заполонили блестящие черные жуки величиной с большой палец Бодэна. Их были тысячи… нет, сотни тысяч, и все ползли в одном направлении. В Гебории сразу же проснулся пытливый ученый. Старик отправился вслед за жуками, желая выяснить, куда и зачем они ползут. Он торжественно двигался среди черных волн и вскоре исчез за изгибом холма.

С тех пор прошло около получаса. Геборий не возвращался.

Рядом с Фелисиной сидел Бодэн, привалившись спиной к своему заплечному мешку. Разбойник всматривался в темноту. Он начинал беспокоиться. Фелисину тоже тревожило долгое отсутствие Гебория, но она решила не говорить об этом первой. Опять взбалмошный старик увлекся каким-то пустяком и забыл о главном. Фелисине все чаще казалось, что Геборий для них — обуза.

Припухлость на ее лице постепенно прошла, и теперь она видела и слышала как прежде. Но боль в теле не проходила. Быть может, кровососки все-таки отравили ее? Оставили свой яд, проникший еще и в душу? Она ощущала это по своим снам. Во сне Фелисина неизменно видела кровь; большая кровавая река несла ее, как пушинку. Сегодня был седьмой день их бегства из Макушки, и все это время какая-то часть ее существа только и мечтала о настоящем сне.

Бодэн хмыкнул. Фелисина открыла глаза. Геборий возвращался. Он сгорбился и своей шатающейся походкой напоминал ослика из детской сказки. Две культи на месте рук показались Фелисине хищными пастями. Вот сейчас они откроются, обнажив длинные острые зубы.

«А ведь я тоже могу писать сказки для детей. Страшные сказки. И выдумывать ничего не надо — достаточно рассказать про то, что видишь вокруг. И будут в моих сказках два страшных зверя. Один — Геборий; не то человек, не то кабан, густо покрытый татуировкой. Второй — одноухий Бодэн. Даже космы его волос не могут до конца прикрыть красный шрам на месте оторванного уха. Чем не парочка, чтобы пугать детишек?»

Геборий вскарабкался на холм.

— Невероятно, — прошептал он, готовясь надеть свой мешок.

Бодэн опять хмыкнул.

— А это месиво можно как-нибудь обойти? Мне не улыбается топать по ним.

— Нет ничего проще, — усмехнулся Геборий. — Они всего-навсего перебираются к другой западине.

— И ты считаешь это невероятным? — поддела старика Фелисина.

— Считаю, — спокойно ответил Геборий, ожидая, пока Бодэн подтянет ему лямки мешка. — Завтрашним вечером они отправятся дальше. Понимаешь? Они, как и мы, движутся на запад, к морю.

— А потом? Поплывут? — спросил Бодэн.

— Не знаю. Скорее всего, жуки развернутся и пойдут на восток, к другому берегу.

Бодэн надел свой мешок и встал.

— Ползают как мухи по краю кувшина.

Фелисина мельком взглянула на него, вспомнив свой последний вечер с Бенетом. Они тогда сидели у Булы, и Бенет следил за мухами, ползающими по краю кувшина. Это было одно из немногих воспоминаний о нем, которое сохранила память Фелисины.

«Бенет, мой возлюбленный. Повелитель двуногих мух, ползавших по Макушке. Бодэн бросил его тело гнить, потому и боится встречаться со мной глазами. Воровская ложь всегда шита белыми нитками. Ничего, когда-нибудь он дорого заплатит мне за Бенета».

— Идите за мной, — провозгласил Геборий, утопая по щиколотку в песке.

Фелисине вдруг показалось, что ступней ног у него тоже нет. Ее всегда удивляло, с какой прытью историк пускался в путь, словно намереваясь убедить ее и Бодэна, что он вовсе не стар. На самом деле из троих он был самым слабым. Под конец ночного перехода Геборий отставал от них на несколько сотен шагов. И куда только девался его бодрый вид? Старик еле волочил ноги. Он шел с опущенной головой, сгибаясь под тяжестью мешка.

Их вел Бодэн. Никакого свитка с картой у него не было. Похоже, карта находилась у разбойника в голове, причем на удивление точная. Какой бы безжизненной ни казалась пустыня, Бодэн умел найти воду. Среди скал прятались лужицы, питаемые глубинными источниками. Бодэн ухитрялся заметить то кусочек влажной земли, то следы зверей, приходивших на водопой (самих зверей они еще ни разу не видели). Иногда вода не выходила на поверхность, и, чтобы добраться до нее, приходилось выкапывать глубокую яму.

Имевшейся у них пищи должно было хватить на двенадцать дней — на два дня больше, чем занимала дорога к побережью. Два лишних дня. Не так уж много, учитывая, что путники постепенно теряли силы. Каждую ночь они проходили все меньшее расстояние. Месяцы каторжной работы в душных рудниках Макушки серьезно подорвали их силы.

Все трое принимали это как истину, о которой вслух не говорят. Недаром время называли самым терпеливым слугой Клобука. Время кралось за ними по пятам и выжидало. Выжидало момент, когда они устанут сопротивляться и примут свою участь. Фелисина не раз думала об этом.

«Как сладостно прекратить барахтаться, но до этого нужно созреть. Духом. Бесполезно искать врата Клобука. Они появятся сами, когда туман рассеется».

— О чем задумалась, девочка? — спросил Геборий.

К этому времени они успели пересечь две гряды холмов и спуститься в бесплодную долину. Высоко в небе холодными колючими точками блестели звезды. Луна еще не взошла.

— Мы живем внутри облака, — ответил ему Фелисина. — Всю свою жизнь.

— До сих пор дурханг из головы не выветрился, — буркнул Бодэн.

— Вот уж не думал, что ты умеешь быть язвительным, — бросил ему Геборий.

Бодэн замолчал. Фелисина внутренне усмехалась. Дальше шли молча. Разбойник шагал, насупившись.

«Как же ты не любишь, когда тебя гладят против шерсти. Надо это запомнить. Теперь я знаю, чем тебя можно подрезать».

Геборий решил загладить свою вину.

— Ты прости меня, Бодэн, — сказал он разбойнику. — Меня задела явная нелепость, которую изрекла Фелисина. И знаешь, ты был совершенно прав в своей язвительности. Дурханг надолго вгрызается в человеческое сознание.

— Да будет вам, — усмехнулась Фелисина. — Если мул заупрямился, силой его не возьмешь.