Военно-морской шпионаж. История противостояния - Александр Шелдон-Дюпле

Для одиночного эсминца, имевшего на вооружении только слегка обновленное оборудование времен Второй мировой войны для обнаружения подводных лодок, непрерывное наблюдение за восемью лодками представляло непростую задачу, особенно тогда, когда некоторые из лодок выполняли погружение. Предполагалось, что «Орлек» будет удерживать контакт с любой из лодок, находящейся под водой, передавая его, при возможности, самолету патрульной авиации, не теряя одновременно контакта с основной группой, состоявшей из тендера и остальных лодок. Поначалу это было необычно и интересно, потом наступила вторая неделя слежения, а советские моряки не выказывали признаков усталости или стремления вернуться в Японское море и свою родную базу.

Один молодой лейтенант был старшим вахтенным офицером, отвечавшим за подготовку и несение службы по офицерскому вахтенному расписанию. Он регулярно стоял вахты на мостике. Наблюдение за Советами было хорошим способом скоротать четыре часа вахты, а если повезет, то и узнать что-нибудь интересное. Глядишь, вылезет из своего фургона взъерошенный лейтенант, шмыгнет на мостик и сказанет что-то мудреное о том, что у Советов на уме. Ни у кого не заняло много времени узнать, что этот лейтенант, которого прозвали «шпиончиком», командовал группой радиоперехвата.

Офицеры, стоявшие длинные вахты, одобрительно относились к появлению «шпиончика» на мостике. Он обычно выходил наружу во время ночных вахт, когда капитана не было на мостике и он не мог лицезреть его ужасающий внешний вид — «шпиончик» обычно выглядел так, словно он только что вылез из мешка с грязным бельем. И хотя офицерский состав корабля знал, что только трем корабельным офицерам разрешено быть в курсе того, в чем состоит работа «шпиончика», взъерошенный лейтенант частенько давал подсказки, обычно почти явные, относительно того, чем Советы собираются заниматься. Лейтенант называл такие подсказки «прямой тактической поддержкой», и офицеры «Орлека» поняли, что они идут из фургончика радиоразведки лейтенанта. С самого начала наблюдения за советскими лодками офицеры «Орлека» пришли в изумление от возможностей группы «шпиончика», которая называлась подразделением группы военно-морской безопасности; однажды «пшиончик» продемонстрировал эти возможности, материализовавшись теплой тропической ночью на мостике во время полночной вахты. «Через несколько минут у вас будет пара надводных целей, идущих с севера. К нам присоединятся советский заправщик и эсминец класса «Котлин», — сказал он и исчез.

Через полчаса РЛС обнаружила две цели, идущие с севера. Их засеют РЛС обзора морской поверхности на дальности примерно 35 миль; обе цели шли курсом на эсминец. Все произошло абсолютно так, как предсказал «шпиончик». После этого случая другие офицеры глядели ему в рот, поражаясь силе зрения, скрытого в фургончике.

Любимым приемом советских моряков было двигаться на скорости восемь узлов, имея две лодки класса «Зулу», пришвартованными к длинному лодочному «выстрелу» на корме тендера (экипажи лодок в это время наслаждались удобствами на борту тендера водоизмещением 7000 тонн). Остальные шесть лодок тем временем описывали циркуляции вокруг тендера. На «Орлеке» приходилось нелегко, когда лодки менялись местами и одна из двух лодок начинала медленно отдаляться от тендера и незаметно погружалась. Русские иногда выполняли этот маневр ночью, когда легкая зыбь ограничивала возможности обзорной РЛС, а частый дождик затруднял визуальную видимость.

Репутация «Орлека» — как противолодочного корабля — была подвешена на тонкой ниточке непрерывных докладов об обстановке, которые первым читал командующий эскадры, затем командующий Седьмым флотом, и уж потом — множество надменных офицеров штаба, аналитиков и предсказателей, скрупулезно изучавших ситуация с противолодочной борьбой во времена «холодной войны».

Однажды ранним утром, при ухудшившихся погодных условиях, вахтенный офицер на мостике оказался не в состоянии определить, находятся ли по-прежнему за кормой советского тендера две подводных лодки или нет. Приказ командира эсминца ночной вахте требовал, во избежание опасной или сложной ситуации, держать в ночное время постоянную дистанцию до тендера в 1500 ярдов (около 1500 м). Однако вахтенный офицер был обязан поднять тревогу в случае неожиданного погружения одной из лодок, поскольку потеря одной лодки как визуально, так и на экране РЛС означала бы профессиональную дискредитацию «Орлека».

Держа в голове все эти мысли и все еще неспособный сосчитать, одна или две лодки тянутся за тендером, озабоченный молодой вахтенный офицер последовательными маневрами изменил местоположение «Орлека» за кормой тендера, плавно уйдя с левого борта тендера на правый. В обычных условиях это является абсолютно безопасным маневром, однако в нашем случае эсминцу пришлось пересечь курс одной из советских подводных лодок, шедшей в надводном положении в 2000 ярдах от тендера. Когда американский эсминец приближался к тендеру и занимал предписанную его командиром дистанцию для ночного времени, то он пересек курс советской подводной лодки, оказавшись от нее на дальности 500 ярдов, что, по мнению вахтенного офицера, представлялось нормальным. Эсминец медленно выходил на свою новую позицию, а вахтенный офицер все еще не мог разобраться, сколько же лодок тянется за тендером впереди эсминца.

Прошел почти час неопределенности, и, наконец, не получив подтверждения от гидролокатора, что одна из лодок могла занять подводное положение, молодой офицер, с растущей уверенностью и отбросив предосторожность, медленно подвел эсминец к тендеру на дистанцию 1200 ярдов, потом на 1000 ярдов и, наконец, на 800 ярдов. Все еще не могущий сосчитать лодки, вахтенный офицер приблизил эсминец почти на 600 ярдов к тендеру и приказал осветить прожектором море по правому борту тендера. Это было правильно, потому что он четко разглядел в красном свете прожектора только видневшуюся над водой рубку лодки, которая медленно уходила от тендера. Я их застукал, подумал молодой американец, и вздохнул с облегчением. Теперь от него требовалось только отойти от тендера на безопасную дистанцию в 1500 ярдов и поймать гидролокатором погрузившуюся лодку. «Орлек» начал медленно отставать от тендера, вес время держа в поле зрения остававшуюся за кормой тендера подводную лодку. Вахтенный офицер, который формально нарушил приказ командира эсминца ночной вахте, был убежден, что Центр боевой информации эсминца и вахтенный офицер этого Центра, отслеживавший ситуацию из своего закутка, а также остальные младшие чины его вахты не обмолвятся и словечком о том, что он подвел эсминец всего на 600 ярдов к советскому судну.

Медленно светало, близился конец вахты; гидроакустики удерживали хороший контакт с погрузившейся лодкой, да и остальные лодки были либо перед глазами наблюдателей, либо на экранах РЛС. Вахтенный офицер приободрился — ведь он сумел незаметно вернуть эсминец на предписанную командиром дистанцию, и тут на мостике появился командир. То, что везде был порядок, командиру вроде бы понравилось. В этот момент советский тендер начал подавать «Орлеку» световые сигналы.

В ходе наблюдения американцев за советским подводными лодками обе стороны обменивались световыми сигналами только в случае необходимости, т.е. обычно тогда, когда одна сторона хотела заранее предупредить другую о потенциально опасном маневре. Поэтому когда с противной стороны стали подавать световые сигналы, американцы поняли, что с советского тендера будет передано важное сообщение. Через несколько минут в рубку зашел сигнальщик и сказал: «Сообщение от русских световыми сигналами, сэр, на английском языке».