Белый ворон - Ольга Игоревна Елисеева

Вдруг Лиза хрипло, надсадно закричала и на самой высокой ноте сорвалась в плач.

— Вот так, вот так, голубушка, — послышался одобряющий голос доктора. — Молодец. Гляди какой!

И почти немедленно раздался другой плач. Тоненький, но громкий. Сначала шлепок, а потом голос. Вибрирующий на какой-то непереносимой, оперной чистоте, когда единственное спасение — заткнуть уши.

— Ну что, дождался? — сзади графа по спине похлопала здоровенная лапища Александры Васильевны. — Теперь встал? Иди. Смотри. Девчонка.

— Почему? — не понял Михаил.

— Да уж я слышу, — вздохнула тёща. — Не ругай больно жену. Оба оплошали.

Ему бы и в голову не пришло ругать Лизу за то, что их первенец — не мальчик.

Граф споткнулся о порог и скорее упал, чем вошёл в комнату. Доктор, вытиравший мокрые руки, укоризненно глянул на него.

Акушерки мыли младенца, и от прикосновения воды тот верещал, не переставая. Михаил не знал, куда ему смотреть: то ли на красный надсадный комок крика, то ли на белую, как скатерть, жену. Инстинктивно потянулся к Лизе. У неё было такое усталое лицо, как после их прогулок на Везувий. Только ещё бледнее. Искусанные губы вспухли. Веки полуопущены.

— Дайте посмотреть, — прошептала она.

Ей поднесли ребёнка. Тут уж и Михаил разглядел крошечное чудовище. И это так долго не рожалось? Меньше кошки!

— Девочка, — зачем-то сообщил он Лизе.

Она прищурилась, но никак не могла сосредоточить взгляд.

— Красивая?

— Очень, — соврал граф.

— Пусть будет Катя, в честь твоей сестры.

Жена всегда угадывала, чего ему хочется, и заранее соглашалась с ним.

— Только, пожалуйста, пусть следующая Саша, как моя мама.

Граф усиленно закивал.

— С тобой всё хорошо?

Молодая женщина позволила ему поцеловать себя в губы и требовательно уставилась на младенца. Граф понял, что поцеловать надо и ребёнка. Наклонился и очень неловко чмокнул красное сморщенное существо в зажмуренные глазки. Вой поднялся ещё громче.

— Ступай, — сказала Лиза. — Меня вымоют, дадут поспать, а там приходи.

Ну нет, теперь он собирался пойти в какой-нибудь кабак. Жена жива, ребёнок на месте... Хватит с него нервов, страхов, переживаний. Пусть Шурка и Арсений составят ему компанию, уж он им порасскажет!

Александра Васильевна понимающе смотрела на зятя.

— Иди-иди, погуляй. Она до завтрашнего дня спать будет. А младенцу ты и вовсе ни к чему. С ним кормилица займётся.

Нет, тёща у него — клад. В полном восторге от того, что всё кончилось, Воронцов покинул дом и пропадал часов до трёх ночи. Последний раз так набрались на проводах Шурки из Парижа!

— Не тужи, и у меня девочка, — утешал его Бенкендорф. — Даже лучше. Они ласковые, добрые. Бантики там всякие. Куклы. А у мальчишек будут вечно штаны рваные. Я свою гордую фамилию вовсе не тороплюсь передавать потомкам.

По странному стечению обстоятельств Закревский тоже явил миру дочь. Все трое крупно пролетели. Но вовсе не считали себя в убытке. Свет может думать что хочет, а на их век младенцев хватит.

Проснулся Михаил только к полудню. Всполошился, что Лиза, должно быть, звала его, и с ужасом услышал, что у жены горячка. Она не приходит в себя. Что касается ребёнка, то доктор находит его очень слабеньким и советует крестить как можно скорее. Это был приговор, в который граф не хотел верить. По настоянию тёщи Катеньку крестили дома вечером того же дня. А наутро следующего она уже умерла. Точно захлебнулась собственным криком.

— Как же так? От чего это? — растерянно шептал Михаил.

— Кто ж их знает, — всхлипывала Браницкая. — Я вот шестерых похоронила. Шестерых подняла. Маленькие они, жалкие, вот и мрут.

Как это может быть? Воронцов не понимал. За что им с Лизой такие испытания? Чем они прогневили Бога?

— Не вы первые, не вы последние, — вздыхала старуха. — Господь даст, ещё будут детки.

Нет, он в толк не мог взять, зачем отбирать этого? Что за странная манера, как у святого Иова? Сначала побить всех детей, потом дать новых. А если бедняга любил тех, первых? Нет, конечно, любил и вторых, но первых-то ему кто вернёт?

Воронцов сам рыл могилу вместе с верным Шуркой и Арсением на Александро-Невском кладбище. Сам опустил туда маленький гробик. Единственное, что мог сделать для девочки своими руками. А он-то, дурак, забавлялся мыслью, что сможет сшить на её толстые розовые пятки что-нибудь смешное, с помпонами. Стоял, держал слёзы. Христофорыч, и тот шмыгал носом, не понимая, откуда у друга такая твердокаменная манера скрывать боль.

— Миша, поплачь, так нельзя. Никого же вокруг нет, — потребовал Арсений.

Граф мотнул головой. Священник сказал всё, что положено, покадил над могилой, и они ушли. Дома Воронцова ожидали тяжёлые дни. Двое суток Лиза была в беспамятстве, потом дело пошло на поправку, но ей ещё неделю не говорили о случившемся. Дескать больна, девочку носить к ней нельзя. Наконец Александра Васильевна приняла удар на себя — сообщила дочери правду.

— Ты сейчас к ней не ходи, — запретила она зятю. — Пусть побудет одна.

Граф выждал немного, но потом толкнул дверь рукой и переступил порог.

Лиза сидела в постели. Лицо её было мокрым, глаза и нос красными. Она напоминала девочку, разбившую коленки. Михаил осторожно обогнул кровать и опустился у жены в ногах. Несколько минут Лиза молчала, глядя как бы сквозь него, потом вздохнула с хрипом и протянула вперёд руки. Он немедленно подставил под них шею, и женщина уткнулась лицом ему в грудь. Она плакала и ничего не говорила. Долго-долго. Потом отстранилась и с заиканием выдавила:

— Вдруг у нас больше не будет... И ты разведёшься со мной... Потому что я не смогу...

— Всё у нас будет, — граф снова прижал её голову к своему плечу. — Поедем на юг, там тепло, здоровый климат, море фруктов. Я всё сделаю для тебя. Слышишь?

Лиза ещё всхлипывала и бурно дышала, глотая боль. Наконец притихла и только сопела распухшим носом. Они сидели в пустой спальне, глядя на угол, где хотели поставить колыбель, и ощущали себя сиротами. Граф держал жену за руку, перебирая её исхудавшие, прозрачные пальцы, и повторял, слабо веря самому себе:

— Мы обязательно будем счастливы. Я обещаю.