Приказчик без головы - Валерий Введенский

Только бы сознание не потерять. Кто знает, куда ее лошадь привезет? Вдруг к убийце?

– Эй! Рыбка! Стой! Заснул, что ли, Акинф?

Лошадь, будто ей тпру сказали, встала. Сашенька с ужасом смотрела на мужика, бежавшего со всех ног. Схватив кобылку за уздцы, тот кинул взгляд на княгиню и в лице переменился.

Неужели конец? Неужели этот невзрачный, с рыжими кудрями, мужичок и есть убийца? Выходит, Телепнев не сам. Мужичка на душегубство нанял! Или Осетров? А может-таки, Прошка?

Мужик перекрестился:

– Чур меня! Свят, свят, свят!

Княгиня осмотрела себя. Вся в крови!

– Сударыня! – Мужик, превозмогая страх, рискнул обратиться. – Это моя лошадушка. Ты пересела бы на другую. Вам, нежити, ведь все равно…

Вот дурак!

– Я ранена… – Княгиня не узнала собственного голоса. – В телеге трупы. Вези в полицию.

– А Акинф? – спросил срывающимся голосом мужик. – Где Акинф?

– Не знаю я… Гляди сам, может, тут!

Мужик, крестясь, подошел. Сашенька нашла в себе силы повернуться и тоже посмотрела в телегу. Два мертвеца оказались знакомы: Глебка и Раздуваев-Сеньков. Третьим был крестьянин в вышитой косоворотке.

– Акинф! – закричал мужик. – Братик! За что?

– Не ори! Садись. Я сознание теряю… – призналась Сашенька.

– А ты не ведьма?

Княгиня помотала головой, закашлялалсь и вдруг сообразила, что надо перекреститься! Крест, положенный дрожащей рукой, снял все вопросы. Мужик тут же сел на телегу и схватил поводья.

Ехали быстро, каждая рытвина с колдобиной отзывалась в Сашенькином затылке. Голова не соображала. Вернее, билась в ней одна мысль: она жива, она снова увидит детей и Диди.

Боже, как она их любит!

Поймать экипаж удалось не сразу, но Диди с Челышковым Лешич таки нагнал. Когда князь с околоточным зашли в полицейскую часть, Прыжов подумал-подумал и решил ждать Тарусова снаружи. Скоро он выйдет и, возможно, к тому моменту уже остынет. Какая муха его укусила?

Минут через десять (Лешич успел выкурить одну папиросу и прикурить другую) из остановившейся пролетки вылез Крутилин, а следом Выговский.

– А, Прыжов! И вы здесь? – поприветствовал его Иван Дмитриевич. – Почему не заходите?

– А надо? Я здесь по личному делу. Поджидаю князя Тарусова.

– Наш пострел и сюда поспел? Однако! А правда, шо вы родственники?

– Кумовья.

– Тогда мне все понятно, – не попрощавшись, Крутилин пошел вверх по ступенькам.

– Вы что, обиделись на меня? – крикнул вслед Прыжов.

Сыщик обернулся:

– Не по-товарищески вы поступили! Могли бы подойти, обратить внимание, подсказать, черт возьми!

– Ну не знаю, Иван Дмитриевич… Я вот терпеть не могу, когда дилетанты лезут с советами.

– Понимаю… А ты шо уши греешь? – вдруг заорал Крутилин, но не на Лешича, а на Выговского. – А ну марш Осетрова допрашивать!

– Уже задержали? – удивился Прыжов.

– Угу, – покривился Крутилин. – Молодцы, Петербургская часть. А я вот снова опростоволосился. Мог ведь и сам докумекать, где Осетров прячется. Так ведь некогда, черт побери! Только из суда вернулся, сразу к Треплову вызвали на ковер. Кстати сказать, не только себя пришлось защищать. На вас, господин Прыжов, успели тоже всяких гадостей напеть!

– Спасибо, конечно, Иван Дмитриевич, но, ежели честно, за должность я не держусь.

– Зато я за вас держусь. Таких вот, с башкой, в полиции ты да я да мы с тобой! Эх, кума бы вашего к нам в придачу! Шо? Шо такое?

По Большому проспекту, привлекая всеобщее внимание, с грохотом мчалась телега, в которой сидела окровавленная женщина. Лешич, узнав Сашеньку, бросился навстречу:

– Сашич! Что с тобой?

– Жива… – только и прошептала княгиня Тарусова.

Она спасена! Сознание тут же помутилось.

Лешич, подхватив княгиню на руки, понес ее в полицейскую часть. Крутилин же, осмотрев телегу, присвистнул:

– Три трупа!

– Брат мой, Акинф, – запричитал возница. – Сено вез купцу Климову. На Кронверкском живет…

Крутилин, слушая вполуха, разглядывал покойников:

– И все из револьвера!

Свалившаяся как снег на голову прислуга оказалась вышколенной, услужливой и незаметной. После ужина безо всяких напоминаний в кабинет подали коньяк в пузатых бокалах, лимон, нарезанный дольками нужной толщины, дивной крепости ароматный кофе.

Дмитрий Данилович вытянул ноги на тут же подставленную дворецким скамеечку и расслабился. Слава богу, Сашеньке уже ничего не угрожает. По мнению Лешича, ее спасла коса, закрученная кольцами на затылке.

Вот ведь какой карамболь[59]случился! Всего за час до того страшного мига, когда Дмитрий Данилович увидел окровавленную жену на руках Прыжова, готов был с ним стреляться. Сейчас же благодарил Всевышнего, что Тот каким-то чудом направил Лешича на Зверинскую.

Уложив Сашеньку на скамью, Прыжов тут же произвел осмотр и, к великому своему облегчению, кроме синяка на затылке, никаких повреждений не обнаружил. Кровь, которой залито было платье, натекла с убитых. Их после опознания (крестьянина удостоверил брат, у мастерового нашли визитки, парнишку узнали городовые: из местных, разносчиком служил в трактире напротив части) снесли в ледник полицейской части.

– Сотрясение! – озвучил Прыжов предварительный диагноз.

Князь, хоть и считал себя атеистом, перекрестился.

– Не в сознании почему? – спросил Крутилин.

– Удар был очень сильным. Вероятно, поленом шандарахнули! Гематома на полголовы.

Красивое какое слово – «гематома». Это если латынь не знать. В переводе же все ужасно: «кровяная опухоль».

– Сашенька выживет? – спросил князь главное.

– Без сомнения, – твердо ответил Лешич.

– А в сознание ее можно привести? – У Крутилина свои заботы: три трупа!

– Попробую. Лед, нашатырь! – скомандовал Прыжов доктору полицейской части.

От резкого аммиачного запаха Сашенька пришла в чувство, чем тут же воспользовался Иван Дмитриевич:

– Кто на вас напал?

– Не знаю… Сзади…

«Даже голос у любимой изменился. У любимой!» – повторил про себя князь с горечью. Черт с ней, с любовью. Главное, что жива!

– Где напали? – продолжил Иван Дмитриевич.