История любви в истории Франции. Том 4. От великого Конде до Короля-Солнце - Ги Бретон

В начале сентября 1721 года Филипп сообщил Людовику XV, что отныне он помолвлен с инфантой Анной-Марией-Викторией, которой было три с половиной года. Король, «пугавшийся неожиданностей», ничего не ответил. Регент, маршал де Вильруа и г-н де Фрейюс, расстроенные этим молчанием, попросили короля сказать хоть что-нибудь, поскольку его согласие было необходимо для продолжения переговоров. Несчастный мальчик, еще больше оробев, упорно не размыкал губ. Наконец Вильруа, не выдержав, наклонился к нему:

— Ну же, мой повелитель, соглашайтесь, дело того стоит!

Вжав голову в плечи и уткнувшись взглядом в носки туфель, Людовик XV еще в течение часа терзал безмолвием троих мужчин, которые уже и не знали, что обещать ему, лишь бы он дал согласие на брак с инфантой. Наконец король решился и с глазами, полными слез, произнес «да» «еле слышным голосом».

* * *

Будущая супруга короля прибыла в Париж 2 марта 1722 года… Людовик XV приехал встречать ее в Бур-ла-Рен и поцеловал в лоб, не сказав ни единого слова.

Все последующие дни, когда маленькая испанка бурно радовалась торжествам, устроенным в ее честь, король не раскрывал рта, чем приводил в отчаяние двор.

Однажды инфанта, которой уже исполнилось четыре года, объявила:

— Мой жених очень красивый, только он не разговаривает, как мои куклы.

Ввиду такого «затруднения» было решено в начале июня перебраться в Версаль, дабы к королю вернулись дар речи и умение улыбаться. Людовик XV обожал этот дворец, а потому пришел в полный восторг. 15-го он совершил торжественный въезд в свою загородную резиденцию.

На следующий день сюда привезли Марию-Анну-Викторию, и они заняли апартаменты, некогда отведенные для Людовика XIV и Марии-Терезии…

Двор же, не обращая никакого внимания на двух коронованных детей, ударился в неслыханный разгул. Если в Париже у этих мужчин и женщин еще оставалось какое-то подобие стыда, то буйно цветущая природа вызвала у них такой приступ эротической лихорадки, что они не смущались более ничем. Парочки бегали друг за другом вокруг фонтанов, а затем беззастенчиво совокуплялись прямо на лужайке…

Самой же распутной из всех дам была герцогиня де Рец (которая вследствие этого получила красноречивое прозвище «Мадам Воткни-Мне»).

Она обладала поразительно пылким темпераментом. Однажды вечером в ответ на упреки своего любовника Риона она ответила, «что он должен благодарить ее за снисходительное отношение, ибо она бережет его силы, потому что не может заснуть, если ей не сделают приятное восемь раз».

Она пряталась в голом виде за кустами и подзывала к себе молодых придворных, совершающих моцион. Поскольку она была очень хороша собой, на ее просьбы охотно откликались…

И вот настал день, когда она превзошла самое себя, ошеломив невероятной дерзостью даже самых отчаянных «висельников». Стало известно, «что она сделала попытку совратить короля и в этих целях залезла ему в самые интимные места»[106].

Ее дед маршал де Вильруа, бывший воспитателем Людовика XV, пришел в бешенство: усадив в карету, он отвез ее прямо в монастырь Пасси, откуда ей не суждено было выйти. Но маленького короля мадам де Рец перепугала до полусмерти, и с ним едва не случился нервный припадок. В самом деле, он отличался удивительной наивностью и чистотой. В этом все убедились год назад, когда у него наступил период полового созревания. Он был удручен первыми проявлениями своего мужского естества. И Матье Маре занес в свой дневник: «У короля приятное недомогание, которого ему прежде не доводилось испытывать: он стал мужчиной. Сам он подумал, что заболел, и доверился одному из камердинеров, а тот сказал ему, что это, напротив, свидетельствует о здоровье. Тогда он обратился к Марешалю, главному хирургу, но ему было сказано, что болезнь эта никому еще не нанесла ущерба и что в его возрасте все переживают подобное. Теперь это недомогание в шутку называют королевской болезнью…»

Это могло навеки отвратить его от женщин. Что, возможно, изменило бы весь ход нашей, истории…

Вскоре разразился еще один скандал — но несколько иного рода. Прекрасным июльским вечером герцог де Буфле, маркиз д'Аленкур, маркиз де Рамбюр и г-н де Мем прогуливались в парке. Было жарко, и «розовые кусты источали сладострастный аромат».

Нежное сердце г-на де Буфле не выдержало. Опьяненный прекрасной летней ночью, он попытался изнасиловать г-на де Рамбюра, который не понял его порыва. Тогда, рассказывает Матье Маре, «г-н д'Аленкур объявил, что должен постоять за честь семьи и сделать то, что не удалось его шурину Буфле. На сей раз Рамбюр не стал сопротивляться, и маркиз овладел им».

Естественно, уже на следующий день об этом происшествии стало известно всему двору. Возмущенный Вильруа получил от регента летр де каше для наказания виновных. Д'Аленкуру с молодой женой было предписано отправиться в Жуаньи, Буфле с супругой — в Пикардию, г-ну де Мему — в Лотарингию, а Рамбюра препроводили в Бастилию.

Стремительный отъезд всех этих мелодых господ очень удивил короля, и он потребовал от воспитателя объяснений. Крайне смущенный Вильруа ответил, что г-н де Буфле с друзьями «забавлялся порчей изгороди в саду».

Король счел объяснение удовлетворительным, а при дворе еще долго называли «вредителями изгородей» молодых люден с подозрительными наклонностями…

Пока Людовик XV рос, непостижимым образом сохраняя чистоту посреди всей этой грязи, регент, истощенный оргиями и развратом, слабел день ото дня.

«Хотя он был в цвете лет, — говорит Дюкло, — его пресытила жизнь, исполненная порока. По утрам он испытывал тяжкое похмелье после ночной попойки; постепенно он расходился, но прежней быстроты соображения лишился: равным образом, ему были теперь не под силу продолжительные занятия, а чтобы оживить его, требовались все более шумные развлечения. В Версале он томился: ему недоставало ужинов в Пале-Рояле, где собиралась живописная и разнородная компания. Он скучал по своей маленькой ложе в Опере, куда приглашал танцовщиц и певичек. Но, главное, он чувствовал себя глубоко изношенным и признавался, что перестал получать удовольствие от вина и что не способен уже доставлять наслаждение женщинам».

Последнее, впрочем, не вполне соответствовало действительности. Несмотря на свою очевидную и прогрессирующую немощь, Филипп Орлеанский по-прежнему оставался дамским угодником.

В конечном счете это будет стоить ему глаза. Однажды вечером, позволив себе «чрезмерную вольность» с маркизой д'Арпажон, он получил от молодой женщины удар каблуком в лицо.

На следующий день регент окривел.

Это досадное происшествие не отвратило его от «слабого пола». Напротив, он проявлял живейший интерес даже к веяниям моды. Послушаем Матье Маре: «Вот уже несколько дней раздаются жалобы, что женщины позволяют себе приходить в укороченных платьях даже в церковь. Регент же сказал, что, будь его воля, он бы это категорически запретил: потому что всю жизнь задирал дамам юбки и не желает, чтобы люди говорили, будто во времена своего правления он довел дело до того, что они сами стали заголяться».