Полнолуние - Светлана Поделинская

узнал свой взгляд. А любопытная девочка протянула ручку с кукольными пальчиками, дернула его золотистый локон, так, что тот отскочил пружинкой, и заливисто засмеялась. Откуда она могла знать об их родстве? Как будто была привязана к отцу еще до своего рождения и все понимала.

Всепоглощающая нежность поднялась из самых глубин погибшей души Эдгара, растопив его мертвое заиндевелое сердце и надорвав пополам. Он полюбил дочь с первого мгновения, глубоко и безоглядно. Его пустая жизнь наконец обрела смысл. Эдгар прочувствовал, что это живое существо, чье тепло и биение сердца он ощущал в своих ледяных руках, – девочка, родившаяся от него, его дитя, дочь. Магда была подснежником, что вырос из его крови под покровом снегов смерти. Эдгар сразу принял бесповоротное решение: он ни за что не покинет ее, никогда.

Эвелину-Офелию, как негодную жену, похоронили не в замковом склепе, а на деревенском погосте, открытом всем ветрам. Эдгар опустился на колени у могилы, где была отныне заточена ее плоть, нежная и бренная, и дотронулся до надгробного камня. Тот был холоден, но свежая земля еще хранила призрак ее теплоты, и Эвелина на мгновение восстала из могилы – зыбкая и прозрачная, в белом саване.

– Мы оба умерли, моя возлюбленная сестра, – сказал Эдгар ее привидению. – Но ты теперь обретаешься в неведомых далях, а я продолжаю ходить по этой земле. И намерен продолжать – ради нашей дочери. Я все сделаю для нее. Тебя я прощаю из благодарности за Магдалину. Спи с миром!

Надгробный камень не мог ничего ответить ему, но Эдгар знал, что Эвелина его услышала, где бы ни была. Его любовь к ней испарилась вместе с кровью на снегу, и ничего не осталось, кроме признательности за то, что она подарила ему дочь, хоть и против своей воли. Эдгар забыл о своей Эве, вспоминая лишь изредка, когда маленькая Магда просила сводить ее на могилу матушки.

Дочь для Эдгара заключала в себе целый мир – позабытый и волшебный мир детства. От малышки сладко пахло медом и липовым цветом, ее пяточки были подобны теплым морским камешкам. Магда не знала, что Эдгар нежить, и любила его таким, каким видела большими голубыми глазами, полными обожания. Когда она обнимала его своими ручонками или целовала в щеку, Эдгар обмирал и таял от немыслимого счастья. Он мог часами любоваться, как девочка спит, мерно дышит и улыбается во сне. Магда начала узнавать его первым среди окружающих, дядя Эдгар безраздельно царил в ее маленьком мирке.

Когда Магдалине шел второй год, в ее безвинной, еще неосознаваемой жизни проявилось то смешение кровей, что было сокрыто в ней. Она училась ходить и бегать, доверчиво вкладывая в его руку свои пальчики и взирая на мир восприимчивыми детскими глазами. Эдгар всегда находился рядом и помогал во всем, старался ограждать от несчастий. Он отпустил ее только на мгновение, отошел на другой конец поляны и ласково позвал девочку к себе, раскрыв объятия. Малышка тотчас побежала к нему, неловко переставляя непослушные ножки, и вдруг упала, ударившись о камень. Все вокруг – безоблачное небо, трава и цветы – сразу померкло, смешалось с пылью на белом платьице Магды. Эдгар в один миг оказался возле нее, но не успел предупредить падение. Он подхватил дочку на руки, стараясь понять, что с ней. Магдалина не плакала, а только тихо всхлипывала, совсем не так, как плачут маленькие дети, а затем с ней случился глубокий и страшный обморок. Эдгар в ужасе смотрел, как мертвеет ее личико и от него отливает кровь. Он с отчаянием прижимал к себе дитя, боясь отпустить и постепенно понимая, что с Магдой: кровь у нее не останавливалась. Только Эдгар был в силах вернуть ее, вдохнуть жизнь в маленькое, еще теплое тело Магдалины и влиять на течение крови в ее венах. Он хотел, чтобы бледное личико снова задышало и стало розовым – даже если для этого ему самому придется дышать за нее и влить в девочку всю свою кровь.

«Ради нее я бы отдал жизнь, – говорил себе Эдгар, – но у меня нет иной жизни, кроме нее. Почему эта малышка должна платить за мои грехи? Я никогда не примирюсь с Богом и возьму на себя его роль в жизни моей дочери».

Болезнь Магдалины была полностью его виной. Эдгар еще не знал законов генетики, но чувствовал, что, если бы у него была дочь не от сестры, она была бы здорова. Их близкородственная кровь, встретившись в этой девочке, вызвала редчайший случай и без того редкой болезни – женскую гемофилию. У Эдгара была средняя степень тяжести этого недуга, и в зрелом возрасте он как-то свыкся с ним, берегся и не так уж сильно страдал от кровотечений. У дочери болезнь проявилась тяжелее, она подтачивала ее здоровье. Магдалина была слабенькая, чистая, как первый снег, такая же воздушная и недолговечная, тающая в руках. Эдгар часами сидел у ее кроватки, держа за маленькую ручку, вливая в девочку свою жизненную силу. Иногда ему приходилось находить по две жертвы в месяц, чтобы этой силы хватило. Они жили одной жизнью на двоих.

На Эдгара снизошло озарение: он понял, для чего стал вампиром. Обладая властью останавливать кровотечения, он мог поддерживать жизнь Магдалины. Его предназначение было в том, чтобы дочь жила, а не истекла кровью еще в раннем детстве. Эта девочка, существо вдвойне беззащитное, не была нужна никому в целом мире, кроме него.

Когда граф Романеску узнал о неизлечимой болезни дочери, он не выказал никаких чувств, кроме досады, что Эвелина-Офелия не смогла родить хотя бы здоровую девочку. Осознание бремени отныне заботиться о больном ребенке действовало графу на нервы, и он втайне надеялся, что Эвелина вскоре заберет дочь к себе на небеса. Когда же он услышал от доктора, что с девочкой сейчас пан Вышинский, графу стало стыдно перед шурином. Отягченный долгом, граф Милош зашел проведать Магдалину и справиться о ее состоянии.

Эдгар сидел у изголовья, и его взгляд с болью и нежностью не отрывался от спящей девочки. Она лежала в кроватке спокойная и розовенькая. Было не похоже, что она страдает от болезни, которая покончила с ее младенчеством. Эдгар же выглядел бледным и измученным, как если бы не спал всю ночь, просидев у ее ложа. Он, казалось, молился, но такого быть не могло. Эдгар не доверял Богу после своей страшной смерти и не видел смысла возносить бесполезные молитвы, помогающие меньше, чем он сам был во власти сотворить.