Один день - Дэвид Николс

— Так, значит, желудочный грипп? — с сарказмом произносит директор школы.

Эмма вздыхает:

— Именно.

— Хочешь сказать, ты лежишь в постели? Однако судя по звукам, ни в какой ты не в постели. Судя по звукам, ты гуляешь на солнышке!

— Фил, прошу… не начинай.

— О нет, мисс Морли, нельзя же иметь все и сразу. Нельзя разорвать наши отношения и ждать от меня поблажек! — Он уже несколько месяцев говорит с ней таким подчеркнуто вежливым, бесстрастным и презрительным тоном, и она снова испытывает прилив злости оттого, что попалась в собственную ловушку. — Если ты хочешь, чтобы наши отношения были исключительно профессиональными, то они и будут исключительно профессиональными! Вот так! Так что скажи на милость — почему пропустила сегодняшнее важное собрание?

— Не надо, Фил, прошу. Я не в настроении…

— Мне не хотелось бы применять к тебе дисциплинарные меры, Эмма…

Она отводит руку с телефоном от уха, пока директор читает нотации. Громоздкий и устаревший, это тот самый телефон, что ей подарил любовник, чтобы «слышать ее голос, когда захочется». Они по этому телефону даже сексом занимались. По крайней мере, Фил.

— Тебя ясно проинформировали, что присутствие на собрании обязательно. Четверть еще не кончилась, знаешь ли.

На мгновение она думает о том, как здорово было бы швырнуть чертов телефон в Темзу. Но сначала ей пришлось бы вынуть сим-карту, а это несколько опошлит символический жест, к тому же такой драматизм бывает только в кино и сериалах. Да и новый телефон ей не по карману.

Ведь с этого момента она безработная.

— Фил?

— Теперь я для тебя мистер Годалминг, не забывай, пожалуйста.

— Ладно. Мистер Годалминг…

— Да, мисс Морли?

— Я увольняюсь.

Он издает фальшивый смешок, который необычайно ее бесит. Она так и видит, как он медленно качает головой.

— Эмма, ты не можешь уволиться!

— Могу. И еще кое-что, мистер Годалминг…

— Эмма?

Ругательство уже готово сорваться с ее губ, но она не может заставить себя произнести его вслух. Вместо этого она с наслаждением мысленно проговаривает бранные слова, прерывает соединение, опускает телефон в сумку и, словно опьянев от волнения и страха перед будущим, шагает дальше на восток по набережной Темзы.

* * *

— Извини, не могу угостить тебя обедом, у меня встреча с другим клиентом.

— Ничего страшного. Спасибо, Аарон.

— Как-нибудь в другой раз, Декси. Что с тобой? Ты как-то приуныл, приятель.

— Да нет, все в порядке. Просто немного встревожен.

— По какому поводу?

— Ну, знаешь, по поводу будущего. Моей карьеры. Я совсем не того ожидал.

— Ну а разве бывает иначе? Это же твое будущее. Это и делает жизнь такой интересной, черт возьми! Эй, поди сюда. Я сказал, подойди! У меня на твой счет есть одна теория, приятель. Хочешь услышать?

— Валяй.

— Ты нравишься людям, Декс, правда. Проблема в том, что они не воспринимают тебя всерьез: это такая любовь-насмешка, любовь-ненависть. Вот если бы заставить их полюбить тебя искренне…

Среда, 15 июля 1998 года

Чичестер, графство Суссекс

Декстер и сам не заметил, как это произошло, просто в один прекрасный день проснулся и понял, что влюблен, и жизнь превратилась в сплошной праздник.

Сильви Коуп. Ее зовут Сильви Коуп — прекрасное имя, и если кто-нибудь просит его рассказать о ней, он качает головой, выдыхает и говорит, что она потрясающая, просто удивительная. Она красива, разумеется, но не так, как другие, — не как пустышка с обложки мужского журнала вроде Сьюки Медоуз или Наоми, Ингрид, Иоланды, которые красивы лишь потому, что одеты по последней моде. Нет, ее красота спокойная, классическая; будь он по-прежнему телеведущим, то сказал бы, что у нее есть «класс», или даже назвал бы ее «иконой стиля». Длинные прямые светлые волосы со строгим прямым пробором; мелкие, аккуратные черты бледного лица в форме сердечка, идеально пропорциональные. Она напоминает ему героиню картины, название которой он не может вспомнить: это какое-то средневековое полотно, женщина с цветами в волосах. Вот такая она, Сильви Коуп; женщина, которая выглядела бы вполне уместно рядом с единорогом, обнимая его за шею. Высокая, стройная, немного суровая, часто серьезная — у нее редко меняется выражение лица, — она лишь хмурится или изредка обращает к небу глаза, когда он скажет или сделает какую-нибудь глупость. Сильви идеальна, и она требует того же от других.

У нее чуть-чуть, самую чуточку, оттопыренные уши, и оттого, когда свет падает сзади, они светятся коралловым светом, как и пушок на ее щеках и висках. В другой жизни, когда внешность много для него значила, эти детали — красные уши, пушок на висках — могли бы показаться ему отвратительными. Но когда он смотрит на нее сейчас — она сидит напротив него за столом на английской лужайке в самый разгар лета, подперев подбородок рукой с длинными пальцами, над ними летают ласточки, а пламя свечей освещает ее лицо, прямо как на полотнах того самого художника, который любил рисовать одну свечу, — он словно загипнотизирован ее красотой. Она улыбается, глядя на него через стол, и он решает, что сегодня вечером признается ей в любви. Раньше он никогда никому не говорил «я тебя люблю», по крайней мере искренне и трезвым. Он говорил «ведь я люблю тебя, чертова стерва», но ведь это совсем другое; Декстер чувствует, что именно сейчас пришло время произнести «я тебя люблю». Он так занят обдумыванием своего плана, что на мгновение теряет нить разговора.

— Так чем вы занимаетесь, Декстер? — спрашивает мать Сильви, сидящая на дальнем конце стола. Хелен Коуп — холодная, похожая на птицу женщина в бежевом кашемире.

Декстер не слышит и продолжает смотреть на Сильви; та предупреждающе вскидывает брови:

— Декстер?

— Хм?..

— Мамочка задала тебе вопрос.

— Извините, я задумался.

— Он телеведущий, — говорит Сэм, один из братьев-близнецов Сильви. Сэму девятнадцать, у него спина капитана команды по гребле, самодовольная фашистская физиономия, и он копия своего братца Мюррея.

— Или бывший телеведущий? — с ухмылкой прибавляет Мюррей, и оба братца встряхивают своими пепельными челками. Атлетичные, гладколицые, голубоглазые — они выглядят так, будто их вырастили в лаборатории.

— Мамочка не тебя спрашивала, Мюррей, — произносит Сильви сквозь стиснутые зубы.

— Ну, я все еще телеведущий, в некотором роде, — говорит Декстер и думает: я еще до вас доберусь, маленькие ублюдки. У Декстера с близнецами и раньше были стычки, еще в Лондоне. Своими ухмылками и перемигиваниями они ясно продемонстрировали, что не слишком высокого мнения о новом приятеле сестрички, что она могла бы найти кого и получше. Семейство Коупов принадлежит к той категории людей, которые всегда выигрывают и признают лишь подобных себе. А Декстер всего лишь очаровательный молодой мужчина, бывшая знаменитость, опальный шут. За столом воцаряется молчание. Или от него ждут ответа?