Царь живых - Виктор Точинов

– Плохи дела… . Дела плохи.

На реке – ни лодки, ни катера.

– Ты не боишься мертвых, Страж?

Он удивлен вопросом. Он хочет пошутить, что мертвые не кусаются… Но теперь Иван знает – мертвые кусают живых. И он говорит:

– Не боюсь.

– Второй раз спрашиваю я тебя, Страж: ты не боишься оживших мертвых?

Он понимает, что это ритуал – неведомый ему. И отвечает то же самое.

– И в третий раз спрашиваю я тебя, Страж: ты не боишься своих оживших Мертвых?

Он молчит. Он не готов встретить своих мертвых. Пока не готов. Ему нечего сказать им.

Где-то поет труба.

Совсем уже близко.

Он говорит:

– Не боюсь.

Кулом.

Береговой откос. Пять лет назад здесь пристал катер Сани. “Маша-Целка”. Теперь – моторка мертвого мужчины.

Маленький мальчик выпрыгивает на берег.

Мертвый сидит неподвижно. Он выполнил все приказы.

Новых нет.

Мальчик легко идет вверх. Вверх по склону.

Сзади хриплое бульканье.

Мальчик оборачивается:

– Не знаю, дяденька… Делай что хочешь… Только ты хорошо подумай – что же ты хочешь. Это понять не просто, дяденька…

Мальчик поднимается. И уходит.

Мужчина сидит. Думает. Или ему кажется – что думает.

Сидит долго.

Потом разувается.

Достает ружье.

Клацает зубами по дулу. Давит пальцем босой ноги на спуск. Мозги летят к небесам. Зеленые, гнилые – мозги трупа.

Не долетают и падают вниз.

Кулом. Ольгин Крест.

Адель говорит слова на незнакомом языке.

Страшные слова, запретные слова – до Последнего Дня не должны звучать они. Но звучат здесь, на пустынном берегу.

Воды чуть ниже переката беззвучно раздаются. Посреди реки застывает катер. Когда-то белый с синим, сейчас к этим двум цветам обильно добавился коричневый – от ржавчины. И зеленый – от водорослей. Потоки воды изливаются из разбитых иллюминаторов, из рваных дыр в бортах. Изливаются – и иссякают. Полустертые красные буквы названия: МАША.

Катер Сани Сорина.

Корабль-призрак.

“Маша-Целка”.

“Мария Целеста”.

Иван проглатывает комок в горле.

Комок раздирает горло в кровь.

Питер – Кулом. Пять лет назад.

Сидельников не был кабинетным интеллигентом-профессором, как сначала подумал о нем Гедеон, ставший просто Гаврилычем. Не был он и маскирующимся под ученого мародером, любителем старых икон, – как подумал о нем Гав-рилыч потом. Он был и тем, и другим – одновременно.

Пожалуй, немного Сидельников старался походить на доктора Индиану Джонса – сорок семь лет, легкая проседь, очки почти без диоптрий, верховая езда, стендовая и пулевая стрельба, черный пояс, вместо знаменитого хлыста – нунчаки. Студентки млели. Аспирантки – тоже. Он, не будь дурак, – пользовался.

Серьезно занимающиеся наукой .люди, заслышав его фамилию, морщились – но мимикой и ограничивались, плохого о Сидельникове не говорили. Боялись связываться: был он злопамятен и – все знали – имел дружков-подружек среди профессуры, ходившей во власть во время первой демволны – и не до конца еще из той власти вычищенных.

На тусовке “Демориала”, посвященной какой-то всеми давно забытой дате, Сидельникову и досталась полупрозрачная папочка с несколькими ксерокопиями старых оперативных документов. Вручившая папочку дама неопределимого возраста страдала логореей и неизлечимыми дефектами речи – но главное он понял. Ему предлагали написать статью о гонениях, коим подвергались бедные верующие в годы тоталитаризма, на примере почти поголовного уничтожения малочисленной секты раскольников-гедеоновцев…

Для виду согласившись, он получил папку в безраздельное пользование. Статью Сидельников писать не собирался ни секунды, заинтересовавшись другим. Два дня назад на его электронный адрес пришло письмо-запрос из-за океана – от посредника, помогавшего Сидельникову сбывать кое-какие раритеты. Серьезные и богатые люди заинтересовались конкретной рукописью семнадцатого века – Книгой Гедеона. И были готовы заплатить за нее хорошие деньги. Вопрос был в одном – где и как искать Книгу… Полупрозрачная папочка, по странному стечению обстоятельств, давала ответ.

Сидельников, расскажи кто ему, в жизни бы не поверил, что и запрос, и папочку с ксерокопиями организовал один и тот же человек – малограмотный северный рыбак, зимой и летом ходивший в кирзачах и в ватнике с обрезанными рукавами (в кармане – спутниковый телефон и визитки с золотым тиснением). Маркелыч не хотел рисковать в главном своем деле. Четверть века назад Гедеонов Колодезь тоже казался пустым и мертвым – но Мечник на рыжем коне видел (не глазами), что осталось от группы прорыва, и слышал рассказ ее чудом уцелевшего командира – Саранчука.

Сидельников, расскажи ему кто об этом, в жизни бы не поверил.

Зато другие – давно и с большой тревогой поглядывавшие на безвылазно засевшего на севере Второго Всадника – поверили сразу. И за день до отъезда спешно собранной малочисленной экспедиции к Сидельникову пришла девушка с золотыми волосами и запиской от коллеги, доцента Райзера, – коллега просил взять с собой его студентку и зачесть ей поездку как летнюю практику.

Русскоязычный И. Джонс посмотрел на кандидатку в практикантки – и сразу понял, зачем ориентированный не совсем на девушек Райзер поспешил от нее избавиться – дабы пресечь на корню любые сцены ревности от нынешнего своего томного и пухлогубого аспиранта… Посмотрел – и тут же утонул в бездонных синих глазах, напрочь забыв перезвонить коллеге.

Впрочем, Райзер не црг объявить записку подлогом, а практикантку – самозванкой. Уже – не мог.

Кулом. Ольгин Крест. Сейчас.

– А ты?

– Этот путь закрыт для меня, Страж… Ты позовешь меня – из Гедонья. Поспеши, Страж! И… я…

Она не закончила. Впервые Адель-Лучница не закончила изрекаемую мысль. Еще один сапфир упал на прибрежный песок – на радость грядущим геологам.

Иван смотрит на Кулом. На катер. Катер застыл неподвижно, быстрая серая вода Креста обтекает его без буруна, без всплеска. Одежда Ивана еще мокра. Бр-р-р… Но если взять чуть левее, мимо водоворота… Все равно: бр-р-р!!!

Он смотрит на левую ладонь. На оружие Стражей. И идет к воде.

Крик сзади:

– Страж!!

Он оборачивается. Губы Ад ель-Победительницы дрожат. Бездонно-синие глаза полны слез.