Белый легион: Террор не пройдет! - Илья Рясной

— Ресницы?

— Ага, — кивнул Денисенко. — Еще тут два депутата Госсобрания России. Один, кстати, из Комиссии по делам молодежи.

— Ну да. Откуда же еще. Знаешь разницу между педофилом и педагогом?

— Ну?

— Первые действительно любят детей.

— Любители… Оба от «Союза демократических перемен». У них там половина педики. А вторая половина — педофилы. Еще тонкая прослойка других из-вращенцев — зоофилов, некрофилов…

— Ты серьезно? — хмыкнул Артемьев.

— Если и преувеличиваю, то немного… Олег, скажи, что теперь со всем этим дерьмом делать? — Денисенко хлопнул ладонью по распухшему тому.

— А ведь заступятся за него, когда мы его за хобот вытянем, — Артемьев постучал пальцем по центральному квадратику в схеме, в котором разместился один из главных поставщиков малолеток столицы и по совместительству преподаватель МГУ. Ему присвоили условное наименование «Урод».

— Заступятся, — согласился Денисенко. — Адвокаты, журналисты набегут. Телефон оборвут… А если мы выстоим — так сдадут его. Открестятся. Мол, не знаем такого.

— Или в камере эту суку замочат. Чтобы язык ненароком не распустил…

— Блин, что за жизнь? Сажать всех его клиентов надо. Всю эту элиту долбаную на север. На Колыму. Лес валить…

— Сажать? Кого? Они же приватизировали это государство. Считают его своей зубочисткой: хотят — в зубе поковыряют, хотят — в задницу кого-то уколят, — Артемьев встал, прошелся по кабинету, остановился, задумчиво смотря на коробки многоэтажек за окном. Он ненавидел этот пейзаж, которым вынужден любоваться уже третий год после отставки коррупционера-министра генерал-полковника Рубашина. У того любимым детищем было Управление по борьбе с бандитизмом, и он позволял своим любимцам творить, что хочешь. После громкой отставки министра Московское региональное управление по борьбе с бандитизмом все перетрясли, прополоскали, выжали. При этом выгнали половину личного состава. Саму контору выселили из центра Москвы. И теперь вместо Шаболовки с ее неторопливыми трамваями Артемьев имел возможность любоваться серыми многоэтажными унылыми коробками и просторным школьным двором, превращенным в автопарк. Это здание занимала когда-то средняя школа, но в связи с резким уменьшением поголовья московских детей ее закрыли.

— Кстати, тут одно рыло возникло — шибко знакомое, — сказал Денисенко.

— Кто такой? — Артемьев снова занял свое начальственное кресло и потянул к себе схему.

— Вот, — Денисенко перегнулся через стол и ткнул в квадратик на схеме. — Ломали Махмадхаджиев.

— Так, что-то знакомое, — Артемьев прищелкнул пальцами. — Охранник Сельмурзаева.

— Он самый. Который не смог спасти патрона.

— И с горя ищет забвения в плотских утехах. С мальчиками.

— Ну, у мусульман это не позор, — заявил Денисенко.

— Не скажи. Аллах запрещает… Позор, — губы Артемьева скривила усмешка… — Еще какой позор…

По старой привычке Ломали Махмадхаджиев просыпался рано. Он плотно, с удовольствием позавтракал. Набил брюхо. Прикинул, чем ему сегодня заняться. Запланировано несколько встреч. Важных встреч… Пора, наконец, определяться.

Ломали потерял хозяина, потерял теплое, сытное место. Но особой тоски по этому поводу он не испытывал. Привык относиться к жизни сугубо философски — Аллах дал что-то, Аллах забрал. На то его воля. Было только сильно досадно. И теперь у него возникло много новых проблем.

Да, день предстоит тяжелый. Нужно попытаться за мучения порадовать себя хорошим вечером… При мыслях об этом он томно потянулся…

Выйдя из подъезда, он направился к своему джипу «Мицубиси-Паджеро», стоящему на стоянке у пятого подъезда двадцатичетырехэтажного дома, с трех сторон сплошной стеной охватывающего просторный двор. Под мышкой тяжелела кобура — Ломали пока еще числился старшим смены ЧОПа «Эльдорадо» и оружие носил на законном основании.

Тяжесть оружия была приятна. Она дарила ощущение безопасности и силы.

Пиликнула маленькая коробочка в его руке. Со щелчком отворились замки. Ломали распахнул дверцу своего «Мицубиси», достал тряпку и начал тереть лобовое стекло. Машина давно не мытая из-за всех этих неприятностей. На ней слой грязи. Это непорядок. Хороший конь имеет право рассчитывать на хорошее отношение.

— Вот… — он выругался.

На капоте пальцем по пыли кто-то вывел «Помой меня, я вся чешуся». Русские! Ублюдки, дети ублюдков и будущие родители ублюдков!

Он провел с размаху по надписи тряпкой. Потом дотер лобовое стекло. И резко обернулся, ощутив сзади движение.

— Не тянись к стволу, — предупреждающе вскинул руку огроменный племенной бычара, почти бесшумно появившийся сзади. — Ломали, веди себя прилично.

Махмадхаджиев прошелся острым взором вокруг. И засек еще одного типа, маячившего поодаль. Ломали нахмурился. Это же надо, почти вплотную подпустил двоих врагов. Расслабился, шайтан дери! Чувство опасности, которое должно сопровождать воина днем и ночью, утерял!

— Надо чего? — недружелюбно спросил он у здоровяка. Он его узнал. Такую колоритную фигуру не забудешь. Они сталкивались, когда убили Сельмурзаева. Это был заместитель начальника Управления по борьбе с бандитизмом полковник Артемьев.

— Да не ершись, Ломали, — примирительно произнес Артемьев. — Работу-то нашел?

— Без работы не останусь.

— Вот и отлично. Я рад за тебя.

— Чего надо? — вновь спросил Махмадхаджиев.

— Нехорошо на улице говорить. Давай проедемся. Чего людей смущать?

— Что, арестуешь?

— Зачем? Хотел бы арестовать, ты бы уже асфальт целовал и по тебе спецназ башмаками гулял бы… А то не знаешь?

— Знаю.

— Поговорим как нормальные люди, — Артемьев потянул на себя дверцу «Мицубиси».

Махмадхаджиев прошептал недовольно что-то себе под нос, но уселся за руль. Спросил недружелюбно:

— Куда?

— Вперед… Вон в ту арочку слева…

Они отъехали на несколько кварталов. Чеченец не проронил ни слова. Артемьев тоже не спешил нарушать тишину. Война нервов.

— Притормози, — кивнул Артемьев.

Махмадхаджиев послушно прижал машину к бордюру за длинным складским помещением. Сзади, почти притершись бампером, остановился невзрачный «Форд» с тремя оперативниками «Легиона».

— Ты не все рассказал в прошлый раз, Ломали, — заявил Артемьев.

— Все рассказал, — буркнул чеченец. — Больше ничего не знаю. Ты это слышать хотел?

— Знаешь, смотрю я на тебя, и мне кажется, что сегодня я тебе вечерний кайф обломаю.

Махмадхаджиев вздрогнул. Артемьев понял, что попал в самую точку.