Армадэль. Том 2 - Уилки Коллинз

— Нет, — сказал он, благодарно улыбаясь своему сыну. — Нет, нет, я не буду волноваться, как ты просишь, я могу теперь ждать, Джемми, я могу теперь ждать.

Он ждал теперь с большим терпением. Время от времени Бэшуд-отец кивал головой, улыбался и шептал про себя: «Это испугает мистера Армадэля!»

Но ни словом, ни взглядом, ни движением не делал он попытки, чтобы поторопить сына. Бэшуд-младший закончил свой завтрак не спеша, куражась над отцом, закурил сигарету, посмотрел на него и, увидя отца все так же непоколебимо терпеливым, открыл наконец чёрную сумку и разложил бумаги на столе.

— Как вы хотите, чтобы я рассказывал, — спросил он, — длинно или коротко? У меня здесь вся её жизнь. Адвокату, защищавшему её во время этого процесса, было необходимо сильно возбуждать сочувствие присяжных. Он очертя голову кинулся описывать несчастья её прошлой жизни и растрогал всех в суде самым искусным образом. Последовать мне его примеру? Желаете вы знать все о ней подробно с того времени, когда она носила коротенькие платьица и панталончики с оборкой, или предпочитаете тотчас перейти к её первому появлению на скамье подсудимых?

— Я хочу знать все о ней подробно, — с жаром отвечал отец. — Самое худшее и самое лучшее, особенно худшее. Не щади моих чувств, Джемми, что бы там ни было, не щади моих чувств! Не могу ли я сам взглянуть на бумаги?

— Нет, не можете: это будет для вас всё равно что тарабарская грамота. Благодарите судьбу за то, что у вас есть такой умный сын, который умеет выбрать главное из этих бумаг, придать им надлежащий вид. В Англии не найдётся и десяти человек, которые могли бы рассказать вам историю этой женщины так, как могу рассказать я. Это талант, старичок, и талант такого рода, который даётся не многим. И вот он где. — Он ударил себя по лбу и взялся за первую страницу рукописи, лежавшей перед ним, с нескрываемым торжеством от мысли показать своё искусство, что стало первым выражением чувств, проявленных им. — История мисс Гуильт начинается, — сказал Бзшуд-младший, — на рынке в Торп-Эмброзе. Однажды, этак с четверть столетия назад, странствующий шарлатан, торговавший духами и лекарствами, приехал в город в своей повозке и показал как живой пример превосходства своих духов, помады и тому подобного хорошенькую девочку с прекрасным цветом лица и чудными волосами. Его звали Ольдершо, у него была жена, помогавшая ему в парфюмерной части его торговли, а после его смерти она повела всю торговлю одна. Последние годы ей везло. Она та самая хитрая старуха, которая не так давно нанимала меня сыщиком. Что касается хорошенькой девочки, вы знаете хорошо, как и я, кто она. Когда шарлатан рекламировал товар народу и показывал на волосы девочки, молодая девица, проезжавшая по рынку, остановила свой экипаж, чтобы послушать, что он там такое говорит, увидела девочку, которая сразу же приглянулась ей. Эта молодая девица была дочь мистера Блэнчарда Торп-Эмброзского. Она поехала домой и рассказала своему отцу о судьбе невинной жертвы шарлатана. В тот же вечер за Ольдершо послали из большого дома и, когда те явились, стали их расспрашивать. Они назвались её дядею и тёткою — разумеется, ложь! — и охотно согласились позволить ей ходить в деревенскую школу, пока они останутся в Торп-Эмброзе, когда такое предложение им было сделано. План был приведён в исполнение на следующий же день, а ещё через день Ольдершо исчезли и оставили девочку на руках сквайра! Очевидно, она не оправдала их ожидания в качестве рекламы, и вот каким образом они позаботились обеспечить её на всю жизнь. Это первый акт комедии для вас! Довольно ясно до сих пор, не так ли?

— Довольно ясно, Джемми, для людей умных, но я стар и туп. Я не понимаю одного: чья же это была дочь?

— Весьма умный вопрос! С сожалением должен сообщить вам, что на него никто не может ответить, включая и мисс Гуильт. Бумаги, с которыми я работаю, основаны, разумеется, на её собственных показаниях, полученных её адвокатом. Она могла только припомнить, когда её спросили, что её била и морила голодом где-то в деревне женщина, бравшая на воспитание детей. У этой женщины была бумага, в которой было сказано, что девочку звали Лидией Гуильт, и она получала годовую плату (от нотариуса) до восьмилетнего возраста девочки. После достижения этого возраста плата прекратилась. Нотариус не мог дать никаких объяснений. Никто не приезжал навещать девочку, никто ей не писал. Ольдершо увидели её и подумали, что она может служить им вместо рекламы. Женщина отдала её за безделицу Ольдершо, а Ольдершо оставили её навсегда Блэнчардам. Вот история её происхождения, родства и воспитания. Она может быть дочерью герцога и лавочника. Обстоятельства могут быть романтические в высшей степени или самые пошлые. Представьте себе, что захотите, — никто не опровергнет вас. Когда вы закончите предаваться вашей фантазии, скажите, я переверну листок и буду продолжать.

— Пожалуйста, продолжай, Джемми! Пожалуйста, продолжай!

— Потом начинается какая-то семейная тайна, — продолжал Бэшуд-младший, перевернув бумаги. — Брошенной девочке наконец посчастливилось. Она понравилась милой девице, у которой был богатый отец. Её баловали в большом доме и много занимались ею как новой игрушкой мисс Блэнчард. Вскоре мистер Блэнчард и дочь его уехали за границу и взяли девочку с собой как горничную мисс Блэнчард. Когда они вернулись, дочь была уже вдова, а хорошенькая горничная, вместо того чтобы вернуться с ними в Торп-Эмброз, вдруг очутилась одна-одинехонька в одной школе во Франции. Лидия Гуильт была отдана в это первоклассное заведение, где её содержание и воспитание были обеспечены до тех пор, пока она не выйдет замуж и не устроит свою жизнь, с условием, чтобы она никогда не возвращалась в Англию. Это все подробности, которые удалось от неё получить стряпчему, писавшему эти бумаги. Она не захотела рассказать, что случилось за границей, не захотела даже после стольких лет сказать замужнее имя своей госпожи. Разумеется, совершенно ясно, что она знала какую-то семейную тайну и что Блэнчарды платили за школу на континенте для того, чтобы удалить её. Совершенно ясно, что она никогда не сохранила бы эту тайну, если бы не видела способа воспользоваться ею для собственных выгод когда-нибудь в будущем. Чертовски умная женщина, которая недаром таскалась по свету и видела все превратности жизни за границей и дома у себя!

— Да-да, Джемми, совершенно справедливо. Скажи, пожалуйста, как долго оставалась она во французской школе?

Бзшуд-младший посмотрел в бумаги.

— Она оставалась в школе, — отвечал он, — до семнадцати лет. В это время в школе случилось кое-что, кратко описанное в этих бумагах как «нечто неприятное», а дело было просто в том, что учитель музыки влюбился в мисс Гуильт. Это был господин средних лет, имевший жену и семейство, и видя, что обстоятельства не оставляют ему никакой надежды, он взял пистолет и, вообразив, что у него в голове есть мозг, размозжил его. Доктора спасли его жизнь, но не рассудок. Он кончил там, где ему было бы лучше начать, — в доме сумасшедших. Так как красота мисс Гуильт была причиной этого скандала, то, разумеется, было невозможно — хотя оказалось, что она была совершенно невинна в этом деле, — чтобы она оставалась в школе после того, что случилось. Уведомили её «друзей» (Блэнчардов). Друзья перевели её в другую школу — в Брюссель на этот раз… О чём вы вздыхаете? В чём теперь затруднение?